ЛУКОМОРЬЕ
№ 51.
19 декабря 1915 г.
На алтарь войны.
Улыбокъ солнечныхъ привѣтъ, И сказки ласковой лазури,
И пышныхъ грезъ моихъ букетъ,— Я все развѣялъ въ вихрѣ бури... И мыслью въ сумрачной тиши
Лечу на пиръ кровавой тризны, И каждый вздохъ моей души
Несу на жертвенникъ отчизны... Святой огонь влюбленныхъ глазъ
Мнѣ сердце жжетъ больнымъ укоромъ
И въ этотъ часъ великій часъ Я въ даль смотрю пытливымъ взоромъ,— Я вишу женъ и матерей,
Ихъ взглядъ печалью повитый,— Для нихъ цвѣты души моей,
И съ ихъ печалью мысли слиты... Я грусть покинутыхъ пою...
Я вижу зори, какъ предтечи, Я знаю праздникъ недалече И вѣрю въ родину свою...
Михаилъ Андреевъ.
Лѣсная душа.
На ферму,—такъ по мѣстному называлась лѣсная школа,—пришли къ семи часамъ. Солнце, уже собравшееся на покой, пряталось гдѣ-то за деревьями, но золотые лучи все еще трепетали на верхушкахъ сосенъ.
Пришли усталые, потные, съ пылью во рту, съ пескомъ въ ботинкахъ. Приготовленія къ чаю и добываніе у воспитанниковъ школы самовара и чашекъ потребовали столько хлопотъ, споровъ и смѣха, что учитель городского училища толстякъ Зван
пиковъ не на шутку отчаялся: легъ подъ дерево и въ изнеможеніи захрапѣлъ .
- Самоваръ, самоваръ!—захлопала въ ладоши жена ветеринара Ступина, Юлія Павловна, завидѣвъ приближающуюся со стороны школы группу молодежи.
Огромный самоваръ съ откинутымъ назадъ сизымъ плюмажемъ пара, какъ несомый подъ руки король, важно плылъ къ разостланной на травѣ скатерти. Студентъ, несшій самоваръ и
толпившіяся сзади барышни, перекидывались смѣхомъ и шутками. Изъ оконъ двухъэтажной школы любопытно высовывались воспитанники. Кто-то изъ нихъ игралъ на гитарѣ .
- Господа, какъ хорошо! Какая прелесть!—воскликнула Юлія Павловна, принимая на свое попеченіе мѣднаго короля.—Скорѣй, скорѣй, господа, усаживайтесь. Всѣмъ будетъ чай, печенье и... бутерброды.
— А это?—комически скашивая
№ 51.
19 декабря 1915 г.
На алтарь войны.
Улыбокъ солнечныхъ привѣтъ, И сказки ласковой лазури,
И пышныхъ грезъ моихъ букетъ,— Я все развѣялъ въ вихрѣ бури... И мыслью въ сумрачной тиши
Лечу на пиръ кровавой тризны, И каждый вздохъ моей души
Несу на жертвенникъ отчизны... Святой огонь влюбленныхъ глазъ
Мнѣ сердце жжетъ больнымъ укоромъ
И въ этотъ часъ великій часъ Я въ даль смотрю пытливымъ взоромъ,— Я вишу женъ и матерей,
Ихъ взглядъ печалью повитый,— Для нихъ цвѣты души моей,
И съ ихъ печалью мысли слиты... Я грусть покинутыхъ пою...
Я вижу зори, какъ предтечи, Я знаю праздникъ недалече И вѣрю въ родину свою...
Михаилъ Андреевъ.
Лѣсная душа.
На ферму,—такъ по мѣстному называлась лѣсная школа,—пришли къ семи часамъ. Солнце, уже собравшееся на покой, пряталось гдѣ-то за деревьями, но золотые лучи все еще трепетали на верхушкахъ сосенъ.
Пришли усталые, потные, съ пылью во рту, съ пескомъ въ ботинкахъ. Приготовленія къ чаю и добываніе у воспитанниковъ школы самовара и чашекъ потребовали столько хлопотъ, споровъ и смѣха, что учитель городского училища толстякъ Зван
пиковъ не на шутку отчаялся: легъ подъ дерево и въ изнеможеніи захрапѣлъ .
- Самоваръ, самоваръ!—захлопала въ ладоши жена ветеринара Ступина, Юлія Павловна, завидѣвъ приближающуюся со стороны школы группу молодежи.
Огромный самоваръ съ откинутымъ назадъ сизымъ плюмажемъ пара, какъ несомый подъ руки король, важно плылъ къ разостланной на травѣ скатерти. Студентъ, несшій самоваръ и
толпившіяся сзади барышни, перекидывались смѣхомъ и шутками. Изъ оконъ двухъэтажной школы любопытно высовывались воспитанники. Кто-то изъ нихъ игралъ на гитарѣ .
- Господа, какъ хорошо! Какая прелесть!—воскликнула Юлія Павловна, принимая на свое попеченіе мѣднаго короля.—Скорѣй, скорѣй, господа, усаживайтесь. Всѣмъ будетъ чай, печенье и... бутерброды.
— А это?—комически скашивая