Н. Черкасов
Однажды я услышал фразу, которая мне надолго запомнилась: «Чтобы овладеть иностранным языком, нужно научиться думать на этом языке». Точно так же должен поступать актер, работая над своей ролью. Чтобы овладеть образом, нужно не только разговаривать, двигаться, жестикулировать. Нужно жить в образе, думать, и думать так, как будто ты в действительности тот самый человек, роль которого исполняешь.
Часто во время увлечения новой ролью я ловил себя на необычайном для меня поведении — значит я непроизвольно включился в творческий процесс. Это своеобразное состояние всегда помогало мне глубоко вжиться в образ, найти нужный жест, правдивую интонацию.
Когда шла работа над ролью хромого Маякина из пьесы «Фома Гордеев», я, расхаживая по улицам, вдруг начинал припадать на одну ногу, в первое время даже на замечал этого неудобства. В такие минуты я был уже не Черкасовым, а Маякиным.
Образ Суворова особенно властно вошел в мое сознание. Роль уже сыграна, фильм на экране. Но я еще полон чувств, мыслей и слов моего героя. У меня то и дело вырываются суворовский жест, его интонации.
Суворов! Он был любимым героем моего детства. Мы играли в «Суворова» так, как сейчас наша детвора играет в «Чапаева», «папанинцев», или в «седовцев»... Однако счастье быть Суворовым в игре ни разу не выпадало на мою долю.
Казалось, что у меня было совершенно точное и правдивое представление о Суворове, созданное еще во время детских игр и на школьной скамье. Это был гениальный и бесстрашный полководец, остроумный чудак, добряк и балагур. Его образ был неразрывно связан с эксцентрическими чудачествами, с меткими прибаутками и пословицами.
Тесное сближение с образом первые же дни работы над фильмом заставило меня увидеть и понять другого, нового Суворова. Я перечитал много книг современников Суворова и его историков. Я кропотливо изучал изумительные реляции героя, его переписку. И в сознании выкристаллизовался образ полководца-мыслителя, образ военного гения
патриота, человека огромной воли, крутого нрава, необычайно требовательно к себе и к другим.
Суворов несомненно широко пользовался маской чудака, позволявшей ему открыто и смело выступать против царского двора. Но многое ему приписывалось народной молвой, нашедшей замечательный рупор для резкой
критики тупости, казенщины и бесправия в павловской России.
Метко отвечая на злословие завистников утверждавших, что все победы Суворову приносят счастливые случаи, полководец говорил: «Сегодня счастье, завтра счастье... Помилуй бог, дайте хоть что-нибудь уму! »
Для постановщиков фильма и для исполнителя роли Суворова было совершенно ясно, что нужно показать прежде всего ум полководца, его гениальность, его глубокий патриотизм, отбросив анекдотичную эксцентрику его поведения. Вот почему в фильме почти нет широко известных чудачеств Суворова, его прибауток и пословиц.
Задача осложнялась тем, что гениальность нельзя сыграть. И вместе с тем зритель должен был чувствовать великий ум Суворова во всем, всегда и везде ― на поле сражения, в ссылке, на паркете Гатчинского дворца.
В этом актеру помогали все средства кинематографической выразительности: талант режиссеров, искусство операторов, мастерство художника.
Насколько это нам удалось, пусть судит зритель...
Позади — месяцы напряженной, увлекательной работы над образом, сложная экспедиция на Кавказ, где приходилось испытывать свою выдержку и выносливость. Впереди ― новые, неизведанные трудности еще более глубокого проникновения в образ Суворова, воссоздание на экране беспримерного штурма Измаила. Советские зрители должны увидеть Суворова еще раз, в новом фильме, во всем блеске его гениальной военной стратегии, в расцвете его легендарной славы.
Творческая радость и волнение, охватившие всех участников во время постановки фильма, вновь ожидают нас на подступах к Штурму Измаила. Эти чувства так понятны и дороги каждому советскому художнику-патриоту!
Исполнитель роли Суворова артист театра им. Баумана К. П. Черкасов
Кадры из фильма Суворов. Штурм Сен-Готарда; на ледниках; переход через Чортов мост
Однажды я услышал фразу, которая мне надолго запомнилась: «Чтобы овладеть иностранным языком, нужно научиться думать на этом языке». Точно так же должен поступать актер, работая над своей ролью. Чтобы овладеть образом, нужно не только разговаривать, двигаться, жестикулировать. Нужно жить в образе, думать, и думать так, как будто ты в действительности тот самый человек, роль которого исполняешь.
Часто во время увлечения новой ролью я ловил себя на необычайном для меня поведении — значит я непроизвольно включился в творческий процесс. Это своеобразное состояние всегда помогало мне глубоко вжиться в образ, найти нужный жест, правдивую интонацию.
Когда шла работа над ролью хромого Маякина из пьесы «Фома Гордеев», я, расхаживая по улицам, вдруг начинал припадать на одну ногу, в первое время даже на замечал этого неудобства. В такие минуты я был уже не Черкасовым, а Маякиным.
Образ Суворова особенно властно вошел в мое сознание. Роль уже сыграна, фильм на экране. Но я еще полон чувств, мыслей и слов моего героя. У меня то и дело вырываются суворовский жест, его интонации.
Суворов! Он был любимым героем моего детства. Мы играли в «Суворова» так, как сейчас наша детвора играет в «Чапаева», «папанинцев», или в «седовцев»... Однако счастье быть Суворовым в игре ни разу не выпадало на мою долю.
Казалось, что у меня было совершенно точное и правдивое представление о Суворове, созданное еще во время детских игр и на школьной скамье. Это был гениальный и бесстрашный полководец, остроумный чудак, добряк и балагур. Его образ был неразрывно связан с эксцентрическими чудачествами, с меткими прибаутками и пословицами.
Тесное сближение с образом первые же дни работы над фильмом заставило меня увидеть и понять другого, нового Суворова. Я перечитал много книг современников Суворова и его историков. Я кропотливо изучал изумительные реляции героя, его переписку. И в сознании выкристаллизовался образ полководца-мыслителя, образ военного гения
патриота, человека огромной воли, крутого нрава, необычайно требовательно к себе и к другим.
Суворов несомненно широко пользовался маской чудака, позволявшей ему открыто и смело выступать против царского двора. Но многое ему приписывалось народной молвой, нашедшей замечательный рупор для резкой
критики тупости, казенщины и бесправия в павловской России.
Метко отвечая на злословие завистников утверждавших, что все победы Суворову приносят счастливые случаи, полководец говорил: «Сегодня счастье, завтра счастье... Помилуй бог, дайте хоть что-нибудь уму! »
Для постановщиков фильма и для исполнителя роли Суворова было совершенно ясно, что нужно показать прежде всего ум полководца, его гениальность, его глубокий патриотизм, отбросив анекдотичную эксцентрику его поведения. Вот почему в фильме почти нет широко известных чудачеств Суворова, его прибауток и пословиц.
Задача осложнялась тем, что гениальность нельзя сыграть. И вместе с тем зритель должен был чувствовать великий ум Суворова во всем, всегда и везде ― на поле сражения, в ссылке, на паркете Гатчинского дворца.
В этом актеру помогали все средства кинематографической выразительности: талант режиссеров, искусство операторов, мастерство художника.
Насколько это нам удалось, пусть судит зритель...
Позади — месяцы напряженной, увлекательной работы над образом, сложная экспедиция на Кавказ, где приходилось испытывать свою выдержку и выносливость. Впереди ― новые, неизведанные трудности еще более глубокого проникновения в образ Суворова, воссоздание на экране беспримерного штурма Измаила. Советские зрители должны увидеть Суворова еще раз, в новом фильме, во всем блеске его гениальной военной стратегии, в расцвете его легендарной славы.
Творческая радость и волнение, охватившие всех участников во время постановки фильма, вновь ожидают нас на подступах к Штурму Измаила. Эти чувства так понятны и дороги каждому советскому художнику-патриоту!
Исполнитель роли Суворова артист театра им. Баумана К. П. Черкасов
Кадры из фильма Суворов. Штурм Сен-Готарда; на ледниках; переход через Чортов мост