„ВЕСЕЛЫЙ РЕЙН
Страна, докрытая виноградниками, изрезанная притоками золотого Рейна, страна, воспетая Гейне и Гете, родина тевтонских старых богов и веселых винных погребков, с золотистым молодым вином.
Но есть другое лицо у Рейна, — лицо, на котором отразился разгул мрачного католицизма в прошлом и мрачная французская оккупация в настоящем. Это лицо страны, изрезанной глубокими морщинами угольных шахт, населенной главным образом рабочими, потому что здесь сосредоточен центр немецкой промышленности: Аахен, Дюссельдорф, Майнп, Крефельд, Эльберфельд, наконец, — Кельн, Прозрачное небо над прозрачным же ясным Рейном, клубы черного дыма, отраженные в помутневших черных водах Рура.
И праздники, порожденные помесью католицизма и старого, веселого язычества, основанные на религии, впитали в себя влияние индустриализации. уничтожающую самобытность их, выветривающую из них дух национализма.
Большинство народных праздников низовья Рейна ведет свое происхождение от дней святых, от крупных религиозных праздников. Поэтому население деревень и городов с утра отправляется в костелы. Ближайшие соседи последних — винные погребки и кабачки, гостиницы, карусели, балаганчики, переезжающие с ярмарки на ярмарку. Богослужение кончается, но вместе с ним не кончаются заботы пастволюбивых абба
Посреди площади устроились рассказчики страхов
Рис. Л. КИППЕРА
тов. Они, в большинстве случаев, принимают горячее участие в весельи и извлекают из него «посильную» выгоду. В день ов. Николая (6 декабря) аббаты сами наряжают нескольких прихожан в костюм святого. Аббатам лучше знать, как одевался чудотворец, историк же костюма может найти у этих ряженых и тевтонские латы, и подобие римской туники, и многие внешние черты классического «деда мороза».
«Чудотворцы» ходят по дворам, дарят детям конфекты и розги, взрослым рассказывают злободневные анекдоты, поют песенки и за эту передвижную эстраду берут «лепту» на костелы.
А на площадях в это время бешено вертятся карусели, взвиваются в воздух подвешенные к большому колесу вагончики, набитые бюргерами, мелкими торговцами, рудокопами, рабочими фабрик и заводов. Где-то в самом конце площади стоит балаганчик, расписанный «шикарной» живописью. Златокудрый Георгий-Победоносец, сидящий на белом коне (награжденном почему-то художником черными бровями), прокалывает чемто в роде пилы для хлеба (она же меч) страшного дракона. Что может помещаться в балаганчике с такой интригующей внешностью? — Блошиный театр. Балаганчик проделал длинный путь в веках, путь яркого ярмарочного искусства. Когда-то (может быть, здесь же на Рейне) в нем давались мистерии, марионеточные оценки из жизни святых, потом—-Петрушка дрался с суровым шуцманом, наконец, сегодня, — блошиный Отелло прокалывает соломинкой неверную Дездемону.
На почетном месте, посреди площади, устроились рассказчики «страхов». Своеобразная эстрада гиньоля: под торжественно-печальную гармошку целая семья певцов, так и состарившихся на ярмарочных площадях, поет о знаменитых убийцах, о страшных смертях, о рудокопах, погибших во время катастроф в шахтах.
Так празднуются и Троица, и Вознесение, и Рождество, и праздник жатвы, и день обора винограда. Так празднуют два-три десятка дней в году, празднуют всенародно, по-детски незатейливо, по-детски весело, стараясь забыть о вчерашнем и завтрашнем тяжелом труде.
И только один праздник — день св. Мартина (11 ноября) не похож на вое остальные. В прежние годы он символизировал собой память о всех умерших родственниках. Теперь и это чуть ли не политическая демонстрация. Как и раньше, на улицах полыхают факелы, мерцают огоньки фонариков, как и раньше, на коне проезжает св. Мартин, ряженный аббатами, но теперь это уже не святой, провожающий души умерших в рай или в ад. Это все —страшное напоминание о мертвецах войны, о горе почти в каждой семье. 11-е ноября на улицах Дюссельдорфа, Аахена, Майнца, на улицах рейнских и рурских деревушек говорят шопотом о войне, вспоминают памятный 14-ый год, начиная с которого списки умерших начали бесконечно увеличиваться. 11 ноября теперь, пожалуй, единственный народный праздник, отражающий настоящие чувства когда-то веселых рабочих. Остальные праздники — традиция, из которой выветрились символы и смысл. И поэтому умирают специфические черты этих народных праздников, и они постепенно превращаются в обычные руммели и ярмарочные гулянья.
Страна, докрытая виноградниками, изрезанная притоками золотого Рейна, страна, воспетая Гейне и Гете, родина тевтонских старых богов и веселых винных погребков, с золотистым молодым вином.
Но есть другое лицо у Рейна, — лицо, на котором отразился разгул мрачного католицизма в прошлом и мрачная французская оккупация в настоящем. Это лицо страны, изрезанной глубокими морщинами угольных шахт, населенной главным образом рабочими, потому что здесь сосредоточен центр немецкой промышленности: Аахен, Дюссельдорф, Майнп, Крефельд, Эльберфельд, наконец, — Кельн, Прозрачное небо над прозрачным же ясным Рейном, клубы черного дыма, отраженные в помутневших черных водах Рура.
И праздники, порожденные помесью католицизма и старого, веселого язычества, основанные на религии, впитали в себя влияние индустриализации. уничтожающую самобытность их, выветривающую из них дух национализма.
Большинство народных праздников низовья Рейна ведет свое происхождение от дней святых, от крупных религиозных праздников. Поэтому население деревень и городов с утра отправляется в костелы. Ближайшие соседи последних — винные погребки и кабачки, гостиницы, карусели, балаганчики, переезжающие с ярмарки на ярмарку. Богослужение кончается, но вместе с ним не кончаются заботы пастволюбивых абба
Посреди площади устроились рассказчики страхов
Рис. Л. КИППЕРА
тов. Они, в большинстве случаев, принимают горячее участие в весельи и извлекают из него «посильную» выгоду. В день ов. Николая (6 декабря) аббаты сами наряжают нескольких прихожан в костюм святого. Аббатам лучше знать, как одевался чудотворец, историк же костюма может найти у этих ряженых и тевтонские латы, и подобие римской туники, и многие внешние черты классического «деда мороза».
«Чудотворцы» ходят по дворам, дарят детям конфекты и розги, взрослым рассказывают злободневные анекдоты, поют песенки и за эту передвижную эстраду берут «лепту» на костелы.
А на площадях в это время бешено вертятся карусели, взвиваются в воздух подвешенные к большому колесу вагончики, набитые бюргерами, мелкими торговцами, рудокопами, рабочими фабрик и заводов. Где-то в самом конце площади стоит балаганчик, расписанный «шикарной» живописью. Златокудрый Георгий-Победоносец, сидящий на белом коне (награжденном почему-то художником черными бровями), прокалывает чемто в роде пилы для хлеба (она же меч) страшного дракона. Что может помещаться в балаганчике с такой интригующей внешностью? — Блошиный театр. Балаганчик проделал длинный путь в веках, путь яркого ярмарочного искусства. Когда-то (может быть, здесь же на Рейне) в нем давались мистерии, марионеточные оценки из жизни святых, потом—-Петрушка дрался с суровым шуцманом, наконец, сегодня, — блошиный Отелло прокалывает соломинкой неверную Дездемону.
На почетном месте, посреди площади, устроились рассказчики «страхов». Своеобразная эстрада гиньоля: под торжественно-печальную гармошку целая семья певцов, так и состарившихся на ярмарочных площадях, поет о знаменитых убийцах, о страшных смертях, о рудокопах, погибших во время катастроф в шахтах.
Так празднуются и Троица, и Вознесение, и Рождество, и праздник жатвы, и день обора винограда. Так празднуют два-три десятка дней в году, празднуют всенародно, по-детски незатейливо, по-детски весело, стараясь забыть о вчерашнем и завтрашнем тяжелом труде.
И только один праздник — день св. Мартина (11 ноября) не похож на вое остальные. В прежние годы он символизировал собой память о всех умерших родственниках. Теперь и это чуть ли не политическая демонстрация. Как и раньше, на улицах полыхают факелы, мерцают огоньки фонариков, как и раньше, на коне проезжает св. Мартин, ряженный аббатами, но теперь это уже не святой, провожающий души умерших в рай или в ад. Это все —страшное напоминание о мертвецах войны, о горе почти в каждой семье. 11-е ноября на улицах Дюссельдорфа, Аахена, Майнца, на улицах рейнских и рурских деревушек говорят шопотом о войне, вспоминают памятный 14-ый год, начиная с которого списки умерших начали бесконечно увеличиваться. 11 ноября теперь, пожалуй, единственный народный праздник, отражающий настоящие чувства когда-то веселых рабочих. Остальные праздники — традиция, из которой выветрились символы и смысл. И поэтому умирают специфические черты этих народных праздников, и они постепенно превращаются в обычные руммели и ярмарочные гулянья.