27 ЛЕТ ЖОНГЛИРОВАНИИ
«Вот, мой мальчик, попробуй-ка мячами». С такими словами обратился ко мне мой отец, когда мне было четыре года, и протянул мне несколько маленьких мячей, милых круглых созданьиц, которым суждено было сыграть громадную роль во всей моей дальнейшей жизни.
В конце концов, в этом случае не было ничего необычайного.
Само собою разумеется, что и я должен был изучить трудное искусство жонглирования после того, как добрых полдюжины моих предков занимались этим нелегким ремеслом.
Мой отец, как никто, понимал, что нужно начинать с самого раннего детства, чтобы сделаться хорошим жонглером.
С этого времени начались ежедневные упражнения и экзерсисы с мячами, под мудрым руководством моего отца, обучившего меня сначала основным приемам и давшего мне со времени солидный запас знаний, необходимых для дальнейшего усовершенствования. Я хочу здесь опровергнуть бесчисленные россказни о том, будто я учил основы жонглирования тайно от отца и против воли его. Этого не было. Если ктонибудь, когда-нибудь в начале учебы старался всячески улизнуть от занятий, то это был я, и моему отцу стоило немалых трудов удерживать меня за мячами.
Несомненно одно: от искусства воздушных полетов (это работка! под куполом тебя швыряют, туда и сюда, от ловитора к трапеции, как какой-то ничтожный пакетик) я получил совсем не много наслаждений.
Это было еще в те времена, когда семья артистов должна была работать подряд несколько номеров, т.-е. владела несколькими жанрами циркового искусства.
Благодаря легкости и хрупкости моей фигуры, я очень подходил для полетов, а так как значительно сенсационней и интересней видеть «летающую» девочку, чем мальчика, на меня надевали парик с длинными белокурыми локонами. Все шло гладко, пока однажды во время полетов, к великому ликованию публики с меня не слетел парик.
Это было слишком для моей, и без того уязвленной, гордости, и поэтому — это было последним моим выступлением в качестве воздушного акробата.
И все же эта работа воздушного и партерного акробата очень развила мое тело, что имело громадное значение для жонглирования, так же, как и танцы, которым я обучался у знаменитого Нижинского.
Почти воя моя юность прошла в доме моих родителей в Бергамо (в Италии), в России и,
главным образом, в восточной части ее. Жонглерство сделалось моим любимым занятием. Я ретировал, как одержимый, по восьми, иногда дажепо десяти часов в день.
Вначале я работал по принципам старой школы, пользуясь ножами, вилками, шляпой и т.п., но после гастролей в Нагассаки я воспринял японскую школу—занялся балансом и жонглировал только мячами и палочками.
Мой отец — первоклассный европейский артист, настаивал на том, чтобы я с самого начала работал пустыми резиновыми мячами, какими играют дети, а не специальными, наполненными для тяжести ртутью, какими жонглируют японские артисты.
В 1925 году мне удалось победить рекордсмена жонглирования Пьера Амороса, работавшего девятью мячами. Я поставил рекорд-—десять мячей. Никто не знает каких трудов мне стоило добавление этого лишнего десятого мяча. Публика не оценивает этого, как и не оценивает жонглирования восемью тарелками при головном балансе.
И все же каждый вечер я проделываю все это из уважения к своим коллегам.
Моя любимая публика? Немцы и жители восточной Азии. И те и другие отличаются большим вниманием к артисту и ценят всякие кунстштюки.
«Вот, мой мальчик, попробуй-ка мячами». С такими словами обратился ко мне мой отец, когда мне было четыре года, и протянул мне несколько маленьких мячей, милых круглых созданьиц, которым суждено было сыграть громадную роль во всей моей дальнейшей жизни.
В конце концов, в этом случае не было ничего необычайного.
Само собою разумеется, что и я должен был изучить трудное искусство жонглирования после того, как добрых полдюжины моих предков занимались этим нелегким ремеслом.
Мой отец, как никто, понимал, что нужно начинать с самого раннего детства, чтобы сделаться хорошим жонглером.
С этого времени начались ежедневные упражнения и экзерсисы с мячами, под мудрым руководством моего отца, обучившего меня сначала основным приемам и давшего мне со времени солидный запас знаний, необходимых для дальнейшего усовершенствования. Я хочу здесь опровергнуть бесчисленные россказни о том, будто я учил основы жонглирования тайно от отца и против воли его. Этого не было. Если ктонибудь, когда-нибудь в начале учебы старался всячески улизнуть от занятий, то это был я, и моему отцу стоило немалых трудов удерживать меня за мячами.
Несомненно одно: от искусства воздушных полетов (это работка! под куполом тебя швыряют, туда и сюда, от ловитора к трапеции, как какой-то ничтожный пакетик) я получил совсем не много наслаждений.
Это было еще в те времена, когда семья артистов должна была работать подряд несколько номеров, т.-е. владела несколькими жанрами циркового искусства.
Благодаря легкости и хрупкости моей фигуры, я очень подходил для полетов, а так как значительно сенсационней и интересней видеть «летающую» девочку, чем мальчика, на меня надевали парик с длинными белокурыми локонами. Все шло гладко, пока однажды во время полетов, к великому ликованию публики с меня не слетел парик.
Это было слишком для моей, и без того уязвленной, гордости, и поэтому — это было последним моим выступлением в качестве воздушного акробата.
И все же эта работа воздушного и партерного акробата очень развила мое тело, что имело громадное значение для жонглирования, так же, как и танцы, которым я обучался у знаменитого Нижинского.
Почти воя моя юность прошла в доме моих родителей в Бергамо (в Италии), в России и,
главным образом, в восточной части ее. Жонглерство сделалось моим любимым занятием. Я ретировал, как одержимый, по восьми, иногда дажепо десяти часов в день.
Вначале я работал по принципам старой школы, пользуясь ножами, вилками, шляпой и т.п., но после гастролей в Нагассаки я воспринял японскую школу—занялся балансом и жонглировал только мячами и палочками.
Мой отец — первоклассный европейский артист, настаивал на том, чтобы я с самого начала работал пустыми резиновыми мячами, какими играют дети, а не специальными, наполненными для тяжести ртутью, какими жонглируют японские артисты.
В 1925 году мне удалось победить рекордсмена жонглирования Пьера Амороса, работавшего девятью мячами. Я поставил рекорд-—десять мячей. Никто не знает каких трудов мне стоило добавление этого лишнего десятого мяча. Публика не оценивает этого, как и не оценивает жонглирования восемью тарелками при головном балансе.
И все же каждый вечер я проделываю все это из уважения к своим коллегам.
Моя любимая публика? Немцы и жители восточной Азии. И те и другие отличаются большим вниманием к артисту и ценят всякие кунстштюки.