ЧЕХОВ И ЭСТРАДА
к 25-летию со дня смерти
Имя Антона Павловича Чехова тесно связано с нашим театром. Многие его вещи были использованы в кино.
Если покопаться в уцелевших эстрадных документах последнего двадцатипятилетия — мы увидим, что Чехов сыграл немалую роль на эстраде, что были времена, когда имя писателя «делало погоду» в эстрадном репертуаре.
При жизни Антона Павловича его произведения «не имели хождения» на эстраде. Да это и понятно, — Чехов ничего не писал «для эстрады». Да и эстрада-то в то время была представлена несколькими загородными кабаками, где культивировалось разухабистое искусство «цыганских» и народных хоров и лишь, как исключение, встречались куплетисты «на злобы дня».
В конце первого десятилетия этого века началось увлечение Горьким и Чеховым.
Эстрада быстро подхватывает все то, что становится злобой дня, «обрабатывает», переваривает в своем соку и часто в опошленном, изуродованном до неузнаваемости виде, подносит своему потребителю. «Мода» на Горького породила бесчисленное количество (и поныне здравствующих) рваных юмористов, — «босячков на злобу дня». Первое отражение на эстраде увлечения Чеховым ознаменовалось появлением пошлейших куплетов, написанных на сюжет «Романа с контрабасом». Эти куплеты, обходя вое детали превосходного сатиристического рассказа, смаковали «пикантные подробности» пребывания обнаженной девушки в футляре от контрабаса и сопровождались сохранившимися по сегодняшний день на пивных эстрадах рефренами: «Ах, что я видел там, сказать ли вам, мадам? » «Видно тут, слышно там — это просто срам»...
За «Романом с контрабасом» «пошли» и «Жалобная книга» (долгое время бывшая очень популярной на эстраде) и «Разговор человека с собакой».
Первая вещь в условии царского режима имела некоторую остроту. Эстрадные куплетисты, сохраняя структуру чеховского рассказа, подчас вкладывали в нее злые сатирические памфлеты на существующие порядки, вольно и хлестко высмеивали «сильных мира того». Царская цензура в результате вообще запретила эстрадникам номера, построенные по типу «Жалобной книги».
Не обходилось и без курьезов. В архивах одного старого эстрадника удалось увидеть любопытнейшую афишу, сообщавшую о гастролях на станции Малаховка «знаменитейшего шута его величества народа» и «известного артиста», — автора нашумевших рассказов «Хирургия» и «Разговор с собакой»... К сожалению, разделяющий нас от этого документа большой промежуток времени не позволяет о достоверностью выяснить, шла ли здесь речь о чеховских рассказах, или в рассчете на популярность названий эстрадник преподносил слушателям собственную дребедень.
Имя А. П. Чехова связывается с эстрадой также мастерски исполняемыми на академических концертах народными артистами республики И. М. Москвиным, В. И. Качаловым и др. артистами МХАТ рассказами писателя.
«Хирургия», «Разговор человека с собакойи ряд других рассказов Чехова в исполнении артистов МХАТ создали на эстраде целую эпоху и своеобразную школу.
Р. Блюменау.
которые «ставят в угол», нельзя изрекать истины из хрестоматий — дети пришли развлекаться.
Артистка Кутасова исполняет танцы загадок. Дети явно довольны. Но они не могут долго оставаться пассивными: настоящая радость от зрелища охватывает их тогда, когда они могут проявить свою активность и высказаться по поводу виденного хором и в разбивку. Конферансье здесь должен быть очень опытным дирижером.
— Дети у нас бывают только умные, поэтому вы, конечно, сразу догадались, кто изображен в этом танце? — Бандит!
— Хулиган! — Мерзавец!
— «Дирижер» не может позволить своему оркестру брать такое резкое «форте» и наводит детей на более приемлемую и верную разгадку: артистка изображала шалуна.
Шалуном быть нехорошо. Шалить нельзя.
Теперь хор сдерживает напор дирижера. Весь театр потрясен и возмущен. Единогласие среди зрителей прямо трогательное:
— Шалить можно!
После короткого и очень горячего торга сошлись на половине: «шалить можно, но поне
многу». Зато после следующего номера конферансье выходит полным победителем: на эстраде изображается мальчик, который бьет девочку.
— А мальчики, приходящие в наш театр, девочек не бьют. Правда?
Но тетя Таня так сумела расположить к себе детей, что они со стыдом, но все же сознаются. — Бьем.
Маленькая беседа о эстрады, и все зрители (при двух воздержавшихся антифеминистах) дают торжественное обещание отныне и навеки не бить девочек. Почему-то твердо верится, что они свое обещание исполнят. Такой конферанс далек от того, чтобы только скрывать длину антрактов.
Конечно, нельзя потребовать от Менделевича, или Гриля, чтобы они (например, после танца 30 гэрлс) предложили мюзик-холловским зрителям:
— Граждане, поднимите ваши правые руки и пообещайте, что вы никогда больше не будете колотить ваших жен.
Но чему-то, принципам воспитательным, умению связать зрителя с площадкой у Татьяны Бобровой могли бы поучиться даже первоклассные конферансье.
к 25-летию со дня смерти
Имя Антона Павловича Чехова тесно связано с нашим театром. Многие его вещи были использованы в кино.
Если покопаться в уцелевших эстрадных документах последнего двадцатипятилетия — мы увидим, что Чехов сыграл немалую роль на эстраде, что были времена, когда имя писателя «делало погоду» в эстрадном репертуаре.
При жизни Антона Павловича его произведения «не имели хождения» на эстраде. Да это и понятно, — Чехов ничего не писал «для эстрады». Да и эстрада-то в то время была представлена несколькими загородными кабаками, где культивировалось разухабистое искусство «цыганских» и народных хоров и лишь, как исключение, встречались куплетисты «на злобы дня».
В конце первого десятилетия этого века началось увлечение Горьким и Чеховым.
Эстрада быстро подхватывает все то, что становится злобой дня, «обрабатывает», переваривает в своем соку и часто в опошленном, изуродованном до неузнаваемости виде, подносит своему потребителю. «Мода» на Горького породила бесчисленное количество (и поныне здравствующих) рваных юмористов, — «босячков на злобу дня». Первое отражение на эстраде увлечения Чеховым ознаменовалось появлением пошлейших куплетов, написанных на сюжет «Романа с контрабасом». Эти куплеты, обходя вое детали превосходного сатиристического рассказа, смаковали «пикантные подробности» пребывания обнаженной девушки в футляре от контрабаса и сопровождались сохранившимися по сегодняшний день на пивных эстрадах рефренами: «Ах, что я видел там, сказать ли вам, мадам? » «Видно тут, слышно там — это просто срам»...
За «Романом с контрабасом» «пошли» и «Жалобная книга» (долгое время бывшая очень популярной на эстраде) и «Разговор человека с собакой».
Первая вещь в условии царского режима имела некоторую остроту. Эстрадные куплетисты, сохраняя структуру чеховского рассказа, подчас вкладывали в нее злые сатирические памфлеты на существующие порядки, вольно и хлестко высмеивали «сильных мира того». Царская цензура в результате вообще запретила эстрадникам номера, построенные по типу «Жалобной книги».
Не обходилось и без курьезов. В архивах одного старого эстрадника удалось увидеть любопытнейшую афишу, сообщавшую о гастролях на станции Малаховка «знаменитейшего шута его величества народа» и «известного артиста», — автора нашумевших рассказов «Хирургия» и «Разговор с собакой»... К сожалению, разделяющий нас от этого документа большой промежуток времени не позволяет о достоверностью выяснить, шла ли здесь речь о чеховских рассказах, или в рассчете на популярность названий эстрадник преподносил слушателям собственную дребедень.
Имя А. П. Чехова связывается с эстрадой также мастерски исполняемыми на академических концертах народными артистами республики И. М. Москвиным, В. И. Качаловым и др. артистами МХАТ рассказами писателя.
«Хирургия», «Разговор человека с собакойи ряд других рассказов Чехова в исполнении артистов МХАТ создали на эстраде целую эпоху и своеобразную школу.
Р. Блюменау.
которые «ставят в угол», нельзя изрекать истины из хрестоматий — дети пришли развлекаться.
Артистка Кутасова исполняет танцы загадок. Дети явно довольны. Но они не могут долго оставаться пассивными: настоящая радость от зрелища охватывает их тогда, когда они могут проявить свою активность и высказаться по поводу виденного хором и в разбивку. Конферансье здесь должен быть очень опытным дирижером.
— Дети у нас бывают только умные, поэтому вы, конечно, сразу догадались, кто изображен в этом танце? — Бандит!
— Хулиган! — Мерзавец!
— «Дирижер» не может позволить своему оркестру брать такое резкое «форте» и наводит детей на более приемлемую и верную разгадку: артистка изображала шалуна.
Шалуном быть нехорошо. Шалить нельзя.
Теперь хор сдерживает напор дирижера. Весь театр потрясен и возмущен. Единогласие среди зрителей прямо трогательное:
— Шалить можно!
После короткого и очень горячего торга сошлись на половине: «шалить можно, но поне
многу». Зато после следующего номера конферансье выходит полным победителем: на эстраде изображается мальчик, который бьет девочку.
— А мальчики, приходящие в наш театр, девочек не бьют. Правда?
Но тетя Таня так сумела расположить к себе детей, что они со стыдом, но все же сознаются. — Бьем.
Маленькая беседа о эстрады, и все зрители (при двух воздержавшихся антифеминистах) дают торжественное обещание отныне и навеки не бить девочек. Почему-то твердо верится, что они свое обещание исполнят. Такой конферанс далек от того, чтобы только скрывать длину антрактов.
Конечно, нельзя потребовать от Менделевича, или Гриля, чтобы они (например, после танца 30 гэрлс) предложили мюзик-холловским зрителям:
— Граждане, поднимите ваши правые руки и пообещайте, что вы никогда больше не будете колотить ваших жен.
Но чему-то, принципам воспитательным, умению связать зрителя с площадкой у Татьяны Бобровой могли бы поучиться даже первоклассные конферансье.