УЗБЕКСКОЕ ГУЛЯНЬЕ
Очерк
О. ФРЕЛИХА
Прошлое, не уступающее прошлому столичного Ташкента, а в настоящем — забвенье, тишина, несмотря на какие-нибудь два десятка километров, отделяющие от этого самого Ташкента маленький Зенги-ата. Но летом, на несколько дней Зенги-ата оживает, становится неузнаваемым.
В Зенги-ата есть мазар (гробница святого), и ежегодно сотни, тысячи паломников стекаются
сюда.
Громадная площадь, примыкающая к мечети, окаймленная чудовищных размеров деревьями (Карагач) — с раннего утра оглашается пронзительными выкриками трубы и настойчивого барабана. По краям площади разбросаны палатки, где в громадных чанах варятся массы плова, рядом — прохладные, забросанные сверху ветками чабраханы, наконец — совсем уже просто устроенные — цирюльни: шест, на шесте щиток от солнца и табуретка. По углам площади стоят два громадных столба. К каждому из этих столбов сверху прикручено еще по одному столбу, а верхушки верхних столбов связаны между собой канатом, который пересекает всю площадь гулянья по диагонали. Здесь будет развертываться главный и излюбленный аттракцион узбекских старых гуляний — хождение по канату. Как и всюду, этому основному номеру предшествует ряд мелких «невинных» развлечений — карусель, ничем не разнящаяся от наших московских, ярославских, тульских. Тот же вальс «На сопках Манчжурии», сменяющийся «Дунайскими волнами», те же бойкие гармонисты у основания карусели, те же неизменные блестки на бахроме балдахина.
Дальше — цирк, в холщевом балагане, с ограниченной программой: лошади, «рыжий», злободневный куплетист с репертуаром о фининспекторе и алиментах, да пара эксцентриков. Наконец — тир, и, с легкой руки Валентина Катаева — счастливые кольца.
Публика со вкусом ест облитый жиром, утыканный костями и распаренными яблоками плов, пьет бесконечные чайники чая, вяловато отдает дань карусели, цирку, редко постреливает у пустующего тира. Потом оглушает барабан и как-то особенно заливисто орут трубы — хожденье по канату начинается.
Чтобы канат, по которому дорбоз (канатоходец) начнет свой путь, был туго натянут, С него сброшены вниз несколько более тонких канатов, подхваченных и оттянутых в разные стороны добровольцами из публики, преимущественно ребятишками. Выпучив глазенки, пыхтя, они напрягают все силы, чтобы возможно туже оттянуть свой канат, чтобы главный, верхний канат представлял из себя непоколебленный путь для дорбоза. Это им плохо удается, — сил не хватает, — но дорбоз, молодой, чудесно-сложенный узбек — не смущается. Пританцовывая (и здесь ритм является стержнем аттракциона! ) он начинает свой путь, балансируя с громадным, тяжелым шестом в руках. Внизу, следя за ним настороженным глазом, но тоном своей речи не выдавая этой настороженности, разгуливает по площади старик, «первая скрипка» этого аттракциона. Высокий, жилистый, с широким необычайно пластичным и смелым жестом, он ходит взад и вперед, комментируя каждый
Площадь оглашается пронзительными выкриками трубы...
Очерк
О. ФРЕЛИХА
Прошлое, не уступающее прошлому столичного Ташкента, а в настоящем — забвенье, тишина, несмотря на какие-нибудь два десятка километров, отделяющие от этого самого Ташкента маленький Зенги-ата. Но летом, на несколько дней Зенги-ата оживает, становится неузнаваемым.
В Зенги-ата есть мазар (гробница святого), и ежегодно сотни, тысячи паломников стекаются
сюда.
Громадная площадь, примыкающая к мечети, окаймленная чудовищных размеров деревьями (Карагач) — с раннего утра оглашается пронзительными выкриками трубы и настойчивого барабана. По краям площади разбросаны палатки, где в громадных чанах варятся массы плова, рядом — прохладные, забросанные сверху ветками чабраханы, наконец — совсем уже просто устроенные — цирюльни: шест, на шесте щиток от солнца и табуретка. По углам площади стоят два громадных столба. К каждому из этих столбов сверху прикручено еще по одному столбу, а верхушки верхних столбов связаны между собой канатом, который пересекает всю площадь гулянья по диагонали. Здесь будет развертываться главный и излюбленный аттракцион узбекских старых гуляний — хождение по канату. Как и всюду, этому основному номеру предшествует ряд мелких «невинных» развлечений — карусель, ничем не разнящаяся от наших московских, ярославских, тульских. Тот же вальс «На сопках Манчжурии», сменяющийся «Дунайскими волнами», те же бойкие гармонисты у основания карусели, те же неизменные блестки на бахроме балдахина.
Дальше — цирк, в холщевом балагане, с ограниченной программой: лошади, «рыжий», злободневный куплетист с репертуаром о фининспекторе и алиментах, да пара эксцентриков. Наконец — тир, и, с легкой руки Валентина Катаева — счастливые кольца.
Публика со вкусом ест облитый жиром, утыканный костями и распаренными яблоками плов, пьет бесконечные чайники чая, вяловато отдает дань карусели, цирку, редко постреливает у пустующего тира. Потом оглушает барабан и как-то особенно заливисто орут трубы — хожденье по канату начинается.
Чтобы канат, по которому дорбоз (канатоходец) начнет свой путь, был туго натянут, С него сброшены вниз несколько более тонких канатов, подхваченных и оттянутых в разные стороны добровольцами из публики, преимущественно ребятишками. Выпучив глазенки, пыхтя, они напрягают все силы, чтобы возможно туже оттянуть свой канат, чтобы главный, верхний канат представлял из себя непоколебленный путь для дорбоза. Это им плохо удается, — сил не хватает, — но дорбоз, молодой, чудесно-сложенный узбек — не смущается. Пританцовывая (и здесь ритм является стержнем аттракциона! ) он начинает свой путь, балансируя с громадным, тяжелым шестом в руках. Внизу, следя за ним настороженным глазом, но тоном своей речи не выдавая этой настороженности, разгуливает по площади старик, «первая скрипка» этого аттракциона. Высокий, жилистый, с широким необычайно пластичным и смелым жестом, он ходит взад и вперед, комментируя каждый
Площадь оглашается пронзительными выкриками трубы...