Перо плохо слушается руки Станиславскаго, — онъ самъ въ этомъ откровенно признается. Онъ трудно отыскиваетъ нужныя, достаточно выразительныя формулы для своихъ основныхъ положеній. И потому книга подвигается впередъ очень медленно. Въ одномъ письмѣ Станиславскій говоритъ:


— Я пишу по страницѣ въ годъ.


И часто давшіяся съ такимъ трудомъ страница, глава затѣмъ гибнутъ, потому что авторъ или нашелъ ихь мало выразительными, или мысль его врылась еще глубже въ тему, и высказанное раньше ка
жется уже поверхностнымъ. Въ своемъ авторствѣ Станиславский—такой же фанатикъ и такой же безпощадный къ себѣ, какъ и въ своей актерской игрѣ.
Но когда нибудь будетъ-же все-таки докончена и отдана публике эта книга. Это будетъ апологія непосредственныхъ переживаній актера въ театрѣ, это будетъ страстный призывъ къ нимъ и метода на
учиться имъ. Это будетъ „Парадоксъ объ актерѣ“ Дидро, вывернутый на изнанку. Если эта книга не сдѣлаетъ русскихъ актеровъ другими, она будетъ, по крайней мѣрѣ, ключемъ къ богатому творчеству самого Станиславскаго


Люди страстной убежденности всегда—пропагандисты, всегда жаждутъ прозелитовъ. Такъ и Станиславскій. И потому онъ все рѣже играетъ самъ,—его больше увлекаетъ заманить въ свой „кругъ“>


волшебный кругъ истиннаго театральнаго искусства, другихъ, обратить ихъ въ свою веpy. Учитель заслоняетъ въ немъ въ послѣдніе годы актера, какъ раньше актера заслонялъ режиссеръ,—режиссеръ во истину геніальный, съ кипучею и благороднейшею фантазіею.
Кто въ немъ цѣннѣе? Актеръ, режиссеръ, учитель? Что въ немъ важнѣе и значительнее для искусства театра—творческая актерская сила, подарившая многими очаровательными образами, отъ Астрова до Крутицкаго, крылатая режиссерская фантазія, благородная влюбленность въ сценическое искусство и напряженное стремленіе его облагородить? Мудрено это расцѣнить.


Станиславскій не былъ бы Станиславскимъ безъ какой-либо изъ этихъ прекрасныхъ граней его




художественной личности.