Погодимъ входить въ Москву. Посмотримъ на нее пока падали, съ какого-нибудь возвышеннаго мѣста. Самое лучшее—изъ села Воробьева, что на крутомъ высокомъ берегу рѣки-Москвы, къ югозападу отъ города.
Нередъ нами—обширнѣйшій городъ. Кучи крышъ, покрытыхъ тесомъ, дранью, дерномъ, соломой, сливаются вдали въ однообразную пеструю массу, перемѣшанную съ цѣлымъ моремъ зелени. То тамъ, то сямъ блестятъ, ярко горя на солнцѣ, безчислен
ныя золотыя главы церквей, возвышаются въ видѣ шатровъ пестрыя, расцвѣченныя красками коло
кольни, a кое-гдѣ среди садовъ и строеній проглядываютъ ленты камснныхъ стѣнъ, опоясываю
щихъ городъ. Стѣны эти—то бѣлаго, то краснаго цвѣта.
Иностранцы, видавшіе Москву, говорили, что издали она кажется Іерусалимомъ, а внутри — Виѳлеемомъ.
Дѣйствительно, издали Москва казалась гораздо красивѣе и чище, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ. Въ одной старинной народной пѣснѣ говорится, что красотой Москвы залюбовался даже орелъ:
Смотритъ онъ на Москву-рѣку, На палатушки бѣлокаменны, Ha сады ея зеленые,
На златой дворецъ стольна города.
Но и внутри Москва была замѣчательнымъ городомъ. Переправимся мы теперь чрезъ рѣку и направимъ путь свой къ городу.