ности, который имперія принимала противъ революцій, заставляли ее еще болѣе ихъ опасаться. Такъ, всѣ эти громкія названія, который она сберегла изъ осторожности, всѣ эти консулы, этотъ сенатъ, за которыми она сохранила лишь тѣнь власти, чтобы внушать мысль, что ничего не измени
лось,—все это постоянно напоминало ей опасное прошлое. Такъ какъ имперія всегда опасалась, какъ-бы не были при
няты въ серьезъ эти видимости свободы, то ее пугалъ всякій голосъ, раздававшійся противъ нея. Вотъ почему она усвоила себѣ пагубную цѣль заставить молчать всѣхъ и повсюду. Она стѣснила свободу слова не только сената, но она поль
зовалась своими агентами для наблюденій за рѣчами и въ
частныхъ домахъ. Она проникала на частныя собранія, она пряталась за занавѣсами дверей или въ толщѣ самыхъ стѣнъ и бывала безпощадна ко всякому нѣсколько свобод
ному слову, сказанному хотя-бы въ видѣ семейной тайны или въ откровеніяхъ дружбы. Наказавши тѣхъ, кто жало
вался, она затѣмъ наказывала и тѣхъ, кого она только подозревала въ томъ, что они могли жаловаться; она держа
лась того мнѣнія, что люди добродѣтельные или богатые, родовитые лица, известные воины, если и не были еще ея тайными врагами, то легко могли ими сделаться, а потому,
чтобы помёшать имъ въ этомъ, она, какъ можно скорее, старалась избавиться отъ нихъ. Но всЬ эти предосторожно
сти не вели ни къ чему. Безуміе претендовать уничтожить всякую оппозицію; запреть высказывать недовольство ведетъ лишь къ усиленно ея. При каждой новой репрессіи со сто
роны императорской власти возрастала ненависть въ душе оставшихся въ живыхъ. Эта ненависть, обостренная стыдомъ и страхомъ, долго скрывавшаяся и оттого еще более же
стокая, въ конце-концовъ прорывалась иногда въ виде открытаго возмущенія, но чаще всего въ виде темной ме
сти. Изъ девяти императоровъ отъ Цезаря до Веспасіана восемь погибло насильственною смертью и неизвестно достоверно, своею-ли смертью умеръ и девятый. Вотъ пре
красный примеръ, къ чему приводить репрессія, доводимая до крайности.
Следовательно, несмотря ни на что,· во времена имперіи
все же существовала оппозиція, но оппозиція осторожная,
лось,—все это постоянно напоминало ей опасное прошлое. Такъ какъ имперія всегда опасалась, какъ-бы не были при
няты въ серьезъ эти видимости свободы, то ее пугалъ всякій голосъ, раздававшійся противъ нея. Вотъ почему она усвоила себѣ пагубную цѣль заставить молчать всѣхъ и повсюду. Она стѣснила свободу слова не только сената, но она поль
зовалась своими агентами для наблюденій за рѣчами и въ
частныхъ домахъ. Она проникала на частныя собранія, она пряталась за занавѣсами дверей или въ толщѣ самыхъ стѣнъ и бывала безпощадна ко всякому нѣсколько свобод
ному слову, сказанному хотя-бы въ видѣ семейной тайны или въ откровеніяхъ дружбы. Наказавши тѣхъ, кто жало
вался, она затѣмъ наказывала и тѣхъ, кого она только подозревала въ томъ, что они могли жаловаться; она держа
лась того мнѣнія, что люди добродѣтельные или богатые, родовитые лица, известные воины, если и не были еще ея тайными врагами, то легко могли ими сделаться, а потому,
чтобы помёшать имъ въ этомъ, она, какъ можно скорее, старалась избавиться отъ нихъ. Но всЬ эти предосторожно
сти не вели ни къ чему. Безуміе претендовать уничтожить всякую оппозицію; запреть высказывать недовольство ведетъ лишь къ усиленно ея. При каждой новой репрессіи со сто
роны императорской власти возрастала ненависть въ душе оставшихся въ живыхъ. Эта ненависть, обостренная стыдомъ и страхомъ, долго скрывавшаяся и оттого еще более же
стокая, въ конце-концовъ прорывалась иногда въ виде открытаго возмущенія, но чаще всего въ виде темной ме
сти. Изъ девяти императоровъ отъ Цезаря до Веспасіана восемь погибло насильственною смертью и неизвестно достоверно, своею-ли смертью умеръ и девятый. Вотъ пре
красный примеръ, къ чему приводить репрессія, доводимая до крайности.
Следовательно, несмотря ни на что,· во времена имперіи
все же существовала оппозиція, но оппозиція осторожная,