массъ народа, шедшихъ за радикально-демократической Горой, и это имѣло своимъ послѣдствіемъ паденіе жирондистовъ, представителей «честной» буржуазіи. Партія Горы со своей конституций 1793 года тоже не создала прочнаго чисто-демократическаго строя, и господство ей кончилось полнымъ крушеніемъ попытки создать добровольное государство по Руссо.
Этимъ закончился поступательный ходъ революціи; политическая власть снова перешла въ руки поднявшей голову буржуазіи, и она задумала использовать свою побѣду надъ отжившими массами. Но этотъ, уже успѣвшій испортиться, классъ не сумѣлъ создать гарантій здороваго развитія для страны, пережившей такія ужасныя революціонныя бури, и для народа, жаждавшагопокоя; это расчистило путь для военной диктату
ры Наполеона Бонапарта, который однимъ могучимъ скачкомъ очутился во главѣ государства и объединилъ ьъ своей личности всю общественную власть. Въ его правленіе Франція превратилась въ военный лагерь, и народные интересы должны были уступить военной силѣ. Замолкъ голосъ народа въ этотъ военный періодъ. Созданные революціей имущіе классы были на сторонѣ этой военной силы, такъ какъ они видѣли въ ней защитницу своей собственности, и въ этомъ была внутренняя сила военной диктатуры Наполеона.
Легко понять, что такое воззрѣніе исключат возможность односторонности въ изложеніи или партійной тенденціозности. У насъ нѣтъ основаній преслѣдовать историческія личности своей ненавистью, нѣтъ
освованія скрашивать грубыя проявленія или разрисовывать безъ зазрѣнія совѣсти ужасныя кровавыя сцены. Главное вниманіе свое мы обращаемъ на соціальныя измѣненія, явившіяся слѣдствіемъ Французской революціи, и на связанныя съ ними громадныя измѣненія въ области мысли и дѣйствительности.
Вкусы различны; могутъ найтись люди, для которыхъ наибольшій интересъ во Французской революціи представляютъ кровавыя и ужасныя сцены эпохи террора и послѣдовавшаго за ней реакціоннаго періода. Наше воззрѣніе не таково. Мы съ полной добросовѣстностью старались отыскать причины кроватыхъ катастрофъ и пытались ихъ объяснить тогдашними условіями. Въ такой великой и всеобщей борьбѣ, въ которой погибъ весь старый міръ и возникъ новый, такія катастрофы
понятны и неизбѣжны; по временамъ онѣ принимаютъ жестокій и нечеловѣческій характеръ, потому что такіе моменты, это—моменты историческаю искупленія прежнихъ несправедливостей, моменты, когда угнетенные вспоминаютъ о несправедливостяхъ господствующей власти. Но, признавая неизбѣжность кровавыхъ катастрофъ, мы все-таки остаемся при убѣжденіи, что жестокость всегда остается жестокостью, независимо отъ того, кѣмъ и по какой причинѣ она совершена. Робеспьеръ могъ привести много вѣскихъ доводов въ защиту необходимости террора,
по знаменитая рѣчь его противъ смертной казни не потеряетъ отъ этого своего значенiя.
Этимъ закончился поступательный ходъ революціи; политическая власть снова перешла въ руки поднявшей голову буржуазіи, и она задумала использовать свою побѣду надъ отжившими массами. Но этотъ, уже успѣвшій испортиться, классъ не сумѣлъ создать гарантій здороваго развитія для страны, пережившей такія ужасныя революціонныя бури, и для народа, жаждавшагопокоя; это расчистило путь для военной диктату
ры Наполеона Бонапарта, который однимъ могучимъ скачкомъ очутился во главѣ государства и объединилъ ьъ своей личности всю общественную власть. Въ его правленіе Франція превратилась въ военный лагерь, и народные интересы должны были уступить военной силѣ. Замолкъ голосъ народа въ этотъ военный періодъ. Созданные революціей имущіе классы были на сторонѣ этой военной силы, такъ какъ они видѣли въ ней защитницу своей собственности, и въ этомъ была внутренняя сила военной диктатуры Наполеона.
Легко понять, что такое воззрѣніе исключат возможность односторонности въ изложеніи или партійной тенденціозности. У насъ нѣтъ основаній преслѣдовать историческія личности своей ненавистью, нѣтъ
освованія скрашивать грубыя проявленія или разрисовывать безъ зазрѣнія совѣсти ужасныя кровавыя сцены. Главное вниманіе свое мы обращаемъ на соціальныя измѣненія, явившіяся слѣдствіемъ Французской революціи, и на связанныя съ ними громадныя измѣненія въ области мысли и дѣйствительности.
Вкусы различны; могутъ найтись люди, для которыхъ наибольшій интересъ во Французской революціи представляютъ кровавыя и ужасныя сцены эпохи террора и послѣдовавшаго за ней реакціоннаго періода. Наше воззрѣніе не таково. Мы съ полной добросовѣстностью старались отыскать причины кроватыхъ катастрофъ и пытались ихъ объяснить тогдашними условіями. Въ такой великой и всеобщей борьбѣ, въ которой погибъ весь старый міръ и возникъ новый, такія катастрофы
понятны и неизбѣжны; по временамъ онѣ принимаютъ жестокій и нечеловѣческій характеръ, потому что такіе моменты, это—моменты историческаю искупленія прежнихъ несправедливостей, моменты, когда угнетенные вспоминаютъ о несправедливостяхъ господствующей власти. Но, признавая неизбѣжность кровавыхъ катастрофъ, мы все-таки остаемся при убѣжденіи, что жестокость всегда остается жестокостью, независимо отъ того, кѣмъ и по какой причинѣ она совершена. Робеспьеръ могъ привести много вѣскихъ доводов въ защиту необходимости террора,
по знаменитая рѣчь его противъ смертной казни не потеряетъ отъ этого своего значенiя.