ній мысли, это—откровенія творчества,—тамъ ученаго, здѣсь художественнаго. Въ другихъ областяхъ своего творчества (въ
сферѣ субъективной въ обширномъ смыслѣ) Толстой является образцовыми художникомъ, хаубокимъ психологомъ, тонкимъ бытописателемъ,—здѣсь, въ этихъ «художественныхъ гипотезахъ», онъ, прежде всего,—творческій, гений.
И я думаю, есть какая-то внутренняя связь между этими вдохновеніями, этимъ пробужденіемъ генія и тѣми душевными кризисами, о которыхъ я говорилъ выше... Въ противуположность Тургеневу, Толстой никогда не былъ спокойнымъ созерцателемъ жизни, безстрастнымъ наблюдателемъ людей и вещей— это былъ всегда умъ ищущій и мятущійся. Тѣ образы, на кото
рые я только-что указалъ, и были блестящимъ результатомъ этихъ страстныхъ исканій, счастливыми находками взволнован
ной мысли, рвущейся изъ оковъ привычныхъ впечатлѣній къ новымъ чарамъ невѣдомой жизни. Примелькавшіеся типы, до послѣднихъ мелочей изученная психологія людей своего общества дѣйствуютъ теперь на нее гнетущимъ образомъ и, охва
ченная стихійнымъ порывомъ, она стремится въ манящую даль новыхъ грандіозныхъ замысловъ, подобно пушкинскому поэту, который, «дикій и суровый», «и звуковъ, и смятенья полнъ», бѣжитъ
На берега пустынныхъ волнъ, Въ широкошумныя дубровы...
Во всякомъ художественномъ созданіи есть элементъ, который можно назвать «открытіемъ». Но онъ можетъ быть больше и меньше. Онъ будетъ очень значителенъ въ томъ художествен
номъ образѣ, въ которомъ воплощено то, что въ конкретныхъ явленіяхъ жизни, положенныхъ въ основу образа, существуетъ только какъ намекъ, какъ психологическая возможность, или, пожалуй, даже какъ нѣчто психологически-необходимое, но только въ дѣйствительности неосуществленное, непроявившееся.
Проявляя его въ своемъ созданіи, художникъ его открываетъ. Во всемъ, что создалъ Толстой на почвѣ «семейной хроники», бытописанія великосвѣтской жизни и анализа собственной личности, этотъ элементъ — художественнаго открытія—былъ,
для него самого, сравнительно невеликъ, порою онъ могъ счи
таться- психологически—равнымъ нулю. Толстой воспроизводилъ здѣсь то, что вошло у него въ плоть и кровь, что онъ хорошо зналъ и понималъ въ деталяхъ, съ чѣмъ сроднился; это было
сферѣ субъективной въ обширномъ смыслѣ) Толстой является образцовыми художникомъ, хаубокимъ психологомъ, тонкимъ бытописателемъ,—здѣсь, въ этихъ «художественныхъ гипотезахъ», онъ, прежде всего,—творческій, гений.
И я думаю, есть какая-то внутренняя связь между этими вдохновеніями, этимъ пробужденіемъ генія и тѣми душевными кризисами, о которыхъ я говорилъ выше... Въ противуположность Тургеневу, Толстой никогда не былъ спокойнымъ созерцателемъ жизни, безстрастнымъ наблюдателемъ людей и вещей— это былъ всегда умъ ищущій и мятущійся. Тѣ образы, на кото
рые я только-что указалъ, и были блестящимъ результатомъ этихъ страстныхъ исканій, счастливыми находками взволнован
ной мысли, рвущейся изъ оковъ привычныхъ впечатлѣній къ новымъ чарамъ невѣдомой жизни. Примелькавшіеся типы, до послѣднихъ мелочей изученная психологія людей своего общества дѣйствуютъ теперь на нее гнетущимъ образомъ и, охва
ченная стихійнымъ порывомъ, она стремится въ манящую даль новыхъ грандіозныхъ замысловъ, подобно пушкинскому поэту, который, «дикій и суровый», «и звуковъ, и смятенья полнъ», бѣжитъ
На берега пустынныхъ волнъ, Въ широкошумныя дубровы...
Во всякомъ художественномъ созданіи есть элементъ, который можно назвать «открытіемъ». Но онъ можетъ быть больше и меньше. Онъ будетъ очень значителенъ въ томъ художествен
номъ образѣ, въ которомъ воплощено то, что въ конкретныхъ явленіяхъ жизни, положенныхъ въ основу образа, существуетъ только какъ намекъ, какъ психологическая возможность, или, пожалуй, даже какъ нѣчто психологически-необходимое, но только въ дѣйствительности неосуществленное, непроявившееся.
Проявляя его въ своемъ созданіи, художникъ его открываетъ. Во всемъ, что создалъ Толстой на почвѣ «семейной хроники», бытописанія великосвѣтской жизни и анализа собственной личности, этотъ элементъ — художественнаго открытія—былъ,
для него самого, сравнительно невеликъ, порою онъ могъ счи
таться- психологически—равнымъ нулю. Толстой воспроизводилъ здѣсь то, что вошло у него въ плоть и кровь, что онъ хорошо зналъ и понималъ въ деталяхъ, съ чѣмъ сроднился; это было