онъ ищетъ въ мечтѣ, которой предается до одурѣнія, до полнаго умственнаго наркоза. Онъ еще не знаетъ страданія, но слишкомъ уже хорошо знакомъ съ грустью и даже любитъ грустить, любитъ уходить въ созерцаніе и смакованіе собственнаго своего, подчасъ выдуманнаго, страданія, и вы чувствуете, какъ будущій князь Нехлю
довъ — этотъ ненужный и неумѣлый, хотя и порывисто благородный баричъ, подготовляется къ обстановкѣ, гдѣ родился и росъ Николенька Иртеньевъ.
Въ 1840 году умерла опекунша сиротъ Толстыхъ, графиня Остенъ- Сакенъ, и опека перешла къ ихъ теткѣ П. И. Юшковой, жившей съ мужемъ въ Казани, куда и переѣхала вся семья Толстыхъ. Въ Ка
зань же перешелъ изъ московскаго университета и старшій братъ Николай.
П. И. Юшкова, богатая и знатная дама, принимала въ своей гостиной все «лучшее общество», и въ ея домѣ уже не было и помину о простой ясно-полянской жизни; напротивъ, все отъ обихода до взглядовъ свидетельствовало о родовитости, богатствѣ, связяхъ. Здѣсь, какъ мы скоро увидимъ, полностью расцвѣли и распустились комильфотныя стремленія Льва Николаевича. Все этому способствовало, и самая атмосфера юшковскаго дома, казалось, была проникнута за
тала для своихъ титулованныхъ племянниковъ о карьерѣ диплома
товъ или флигель-адъютантовъ. Ни въ чемъ другомъ не видѣла она .смысла и счастья, какъ въ густыхъ эполетахъ, болыпихъ доходахъ, полной независимости. Сохранилось и ея изреченіе: rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme-il-faut, т.-е. ничто такъ не полезно для молодого человѣка, какъ связь съ по
рядочной женщиной. Этой связи она, разумѣется, желала и для Льва Николаевича.
Съ переѣздомъ въ Казань закончилось и дѣтство Толстого. Почти неуловимые и неопредѣлимые штрихи отдѣляютъ эту первую пору жизни человѣческой отъ второй — отрочества, и чтобы охарактеризо
вать эти штрихи, обратимся опять къ духовной автобіографіи нашего писателя.
шенно измѣняется, какъ будто всѣ предметы, которые мы видѣли до тѣхъ поръ, вдругъ повернулись къ вамъ другою, неизвѣстной
еще стороной? Такого рода моральная перемѣна произошла во мнѣ. въ первый разъ, во время нашего путешествія, съ котораго я и считаю начало моего отрочества.
«Мнѣ въ первый разъ пришла въ голову ясная мысль о томъ, что не мы одни, т.-е. наше семейство, живемъ на свѣтѣ, что не всѣ интересы вертятся около насъ, а что существуетъ другая жизнь лю
дей, ничего общаго не имѣющихъ съ нами, не заботящихся о насъ и даже не имѣющихъ понятія о нашемъ существованіи. Безъ сомнѣ
довъ — этотъ ненужный и неумѣлый, хотя и порывисто благородный баричъ, подготовляется къ обстановкѣ, гдѣ родился и росъ Николенька Иртеньевъ.
Въ 1840 году умерла опекунша сиротъ Толстыхъ, графиня Остенъ- Сакенъ, и опека перешла къ ихъ теткѣ П. И. Юшковой, жившей съ мужемъ въ Казани, куда и переѣхала вся семья Толстыхъ. Въ Ка
зань же перешелъ изъ московскаго университета и старшій братъ Николай.
П. И. Юшкова, богатая и знатная дама, принимала въ своей гостиной все «лучшее общество», и въ ея домѣ уже не было и помину о простой ясно-полянской жизни; напротивъ, все отъ обихода до взглядовъ свидетельствовало о родовитости, богатствѣ, связяхъ. Здѣсь, какъ мы скоро увидимъ, полностью расцвѣли и распустились комильфотныя стремленія Льва Николаевича. Все этому способствовало, и самая атмосфера юшковскаго дома, казалось, была проникнута за
ботою о томъ, чтобы все было на лучшій ладъ. Сама Юшкова меч
тала для своихъ титулованныхъ племянниковъ о карьерѣ диплома
товъ или флигель-адъютантовъ. Ни въ чемъ другомъ не видѣла она .смысла и счастья, какъ въ густыхъ эполетахъ, болыпихъ доходахъ, полной независимости. Сохранилось и ея изреченіе: rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme-il-faut, т.-е. ничто такъ не полезно для молодого человѣка, какъ связь съ по
рядочной женщиной. Этой связи она, разумѣется, желала и для Льва Николаевича.
Съ переѣздомъ въ Казань закончилось и дѣтство Толстого. Почти неуловимые и неопредѣлимые штрихи отдѣляютъ эту первую пору жизни человѣческой отъ второй — отрочества, и чтобы охарактеризо
вать эти штрихи, обратимся опять къ духовной автобіографіи нашего писателя.
«Случалось ли вамъ, читатель, — спрашиваетъ онъ, — въ известную пору жизни вдругъ замѣчать, что вашъ взглядъ на вещи совер
шенно измѣняется, какъ будто всѣ предметы, которые мы видѣли до тѣхъ поръ, вдругъ повернулись къ вамъ другою, неизвѣстной
еще стороной? Такого рода моральная перемѣна произошла во мнѣ. въ первый разъ, во время нашего путешествія, съ котораго я и считаю начало моего отрочества.
«Мнѣ въ первый разъ пришла въ голову ясная мысль о томъ, что не мы одни, т.-е. наше семейство, живемъ на свѣтѣ, что не всѣ интересы вертятся около насъ, а что существуетъ другая жизнь лю
дей, ничего общаго не имѣющихъ съ нами, не заботящихся о насъ и даже не имѣющихъ понятія о нашемъ существованіи. Безъ сомнѣ