той писательской драмы, которая началась въ 61-мъ и 62-мъ годахъ и, вновь появившись на сцену, спустя 20 лѣтъ, довела Толстого до полнаго почти отрицанія собственной художественной дѣятельности. Нужно ли народу, т. е. массѣ, въ сущности всему человѣчеству, на которомъ культурные люди являются лишь наслоеніемъ, то, что я пишу? Послѣ долгихъ и мучительныхъ размышленій Толстой отвѣтилъ: нѣтъ, не надо. Но тутъ снова явился вопросы что-же дѣлать? „Я думаю, говорить извѣстный критикъ Н. К. Михайловскій, что, если въ такомъ положеніи могь оказаться человѣкъ дюжинный, онъ покончилъ бы самоубійствомъ или пьянствомъ... Человѣкъ недюжинный будетъ, разумѣется, искать цругихъ выходовъ“. Но выхода, собственно говоря, Тол
стой не нашелъ. Его на нѣкоторое время освободила отъ мучивгаихъ вопросовъ сама жизнь съ ея инстинктами счастья и наслаажденія.
Вернувшись огь Багакиръ, гдѣ онъ лѣчился отъ мнимой чахотки, Толстой снова поселился въ Москвѣ и сталъ часто посѣщать домъ доктора Берса, у котораго было три дочери — невѣсты. Знакомство съ милой семьей утвердило въ Толстомъ рѣ- Шимость испытать сладости семейной жизни. Онъ сдѣлалъ предложеніе второй дочери, и предложеніе было принято. Окончательное объясненіе Льва Николаевича съ будущей женою прои
зошло именно такъ, какъ оно разсказано въ „Аннѣ Карениной. въ сценѣ объясненія Девина съ Кити. 23 апрѣля 1862 г. была свадьба, и молодые уѣхали въ деревню наслаждаться полнымъ счастьемъ. Всѣ терзанія души, мученія, правда, не пропали, но были глубоко подавлены ,,новымъ состояніемъ и новымъ сча
стьемъ“. Порядокъ, замѣнившій прежнюю распущенность, полное забвеніе кутежей и карточной игры, усиленная хозяйственная работа, многочисленный семейный кружокъ, а главное, любовь —
все освѣжило, обновило Толстого. Съ семьей онъ не любилъ разставаться даже на самый короткій срокъ, всегда пенялъ на не
отложный поѣздки и спѣшилъ поскорѣе вернуться домой. Замѣ
чательно бережно относился Левъ Николаевичъ къ своему новому чувству, какъ будто боялся потерять его, стать недостойнымъ священнаго огня, загорѣвшагося въ немъ и освѣжившаго своимъ свѣтомъ всю его внутреннюю жизнь и окружающую обстановку. И все-таки во всемъ этомъ увлеченіи постоянно слышится нотка
стой не нашелъ. Его на нѣкоторое время освободила отъ мучивгаихъ вопросовъ сама жизнь съ ея инстинктами счастья и наслаажденія.
Вернувшись огь Багакиръ, гдѣ онъ лѣчился отъ мнимой чахотки, Толстой снова поселился въ Москвѣ и сталъ часто посѣщать домъ доктора Берса, у котораго было три дочери — невѣсты. Знакомство съ милой семьей утвердило въ Толстомъ рѣ- Шимость испытать сладости семейной жизни. Онъ сдѣлалъ предложеніе второй дочери, и предложеніе было принято. Окончательное объясненіе Льва Николаевича съ будущей женою прои
зошло именно такъ, какъ оно разсказано въ „Аннѣ Карениной. въ сценѣ объясненія Девина съ Кити. 23 апрѣля 1862 г. была свадьба, и молодые уѣхали въ деревню наслаждаться полнымъ счастьемъ. Всѣ терзанія души, мученія, правда, не пропали, но были глубоко подавлены ,,новымъ состояніемъ и новымъ сча
стьемъ“. Порядокъ, замѣнившій прежнюю распущенность, полное забвеніе кутежей и карточной игры, усиленная хозяйственная работа, многочисленный семейный кружокъ, а главное, любовь —
все освѣжило, обновило Толстого. Съ семьей онъ не любилъ разставаться даже на самый короткій срокъ, всегда пенялъ на не
отложный поѣздки и спѣшилъ поскорѣе вернуться домой. Замѣ
чательно бережно относился Левъ Николаевичъ къ своему новому чувству, какъ будто боялся потерять его, стать недостойнымъ священнаго огня, загорѣвшагося въ немъ и освѣжившаго своимъ свѣтомъ всю его внутреннюю жизнь и окружающую обстановку. И все-таки во всемъ этомъ увлеченіи постоянно слышится нотка