угодьями. Поэтому можно судить, насколько своекорыстною и недальновидною оказалась французская монархия. Она отняла у дворян выс
шую юстицию; она уничтожила верховные феодальные юрисдикции, препятствовавшие усилению королевской власти, и это было в интере сах как нации в целом, так и самой королевской власти. Но она уни
чтожила юрисдикцию сеньоров только в высших сферах, лишь там, где эта юрисдикция стесняла королевскую власть; она допускала существование вотчинного суда в низших сферах, где он подавлял и душил деревенскую жизнь.
Урезывая феодальную юстицию, монархия имела в виду самозащиту и собственное возвеличение; она вовсе не думала о защите кре
стьян, чахнувших в тисках вотчинных судов, подобно запущенной ниве, заросшей сорною травою. Окончательно искоренить феодальную юстицию суждено было революции.
Кроме того, дворяне пользовались в высшей степени ценной податной привилегией: они не платили тальи, т.-е. прямого налога, падав
шего на землю, или, по крайней мере, они платили только часть его, так называемую taille d’exploitation, которая притом в действительно
сти тяготела на их арендаторах, а поголовная подать (capitation) едва касалась их.
Подать являлась не только повинностью; она считалась как бы признаком разночинства (roture), и все дворяне, все, достигавшие дво
рянского достоинства, гордились тем, что они были изъяты от платежа податей. Они должны были платить только один налог, а именно пяти
процентный сбор с дохода, падавший на всех подданных короля без различия. Однако на основании в высшей степени определенных свидетельств известно, что вельможи и принцы крови фактически уклонялись от этого подоходного налога, давая ложные показания, оспари
вать которые не осмеливался ни один сборщик налогов и пи один генеральный контролер финансов. А так как от платежа податей была изъята и церковь, то бремя королевского фиска, с каждым днем ста
новившееся все более и более отяготительным, целиком падало на сельское население, на крестьян—мелких собственников, на недостигавших дворянского достоинства буржуа, на мелких и крупных арен
даторов, на половников (metayers), которые, по свидетельству Артура
Юнга, были обязаны платить за собственника половину налога, а часто и весь налог. В довершение всего, господствуя над крестьянином при посредстве вотчинного суда и эксплоатируя его, благодаря своим фискальным привилегиям, дворяне угнетали и разоряли его бесчисленными феодальными поборами.
При феодальной системе дворянские земли, земли, принадлежавшие дворянам в качестве ленов, не могли продаваться лицам, не обла
давшим дворянским достоинством. Эти земли были неотчуждаемы. В тех случаях, когда, имея в виду заселить подвластную им и находив
шуюся под их покровительством местность или развить культуру, сеньоры уступали земельные участки разночинцам, они сохраняли право собственности на эти самые земли и верховную власть над ними.
Тот, кому уступалась земля, не становился ее собственником; он держал ее на правах чиншевика (a cens) и был обязан ежегодно вы
плачивать сеньору определенную и вечную ренту, от которой он никогда не мог избавиться. Если же он, в свою очередь, уступал кому-либо эту землю, то для этого требовалось согласие сеньора, и платить чинш обязан был новый держатель.
шую юстицию; она уничтожила верховные феодальные юрисдикции, препятствовавшие усилению королевской власти, и это было в интере сах как нации в целом, так и самой королевской власти. Но она уни
чтожила юрисдикцию сеньоров только в высших сферах, лишь там, где эта юрисдикция стесняла королевскую власть; она допускала существование вотчинного суда в низших сферах, где он подавлял и душил деревенскую жизнь.
Урезывая феодальную юстицию, монархия имела в виду самозащиту и собственное возвеличение; она вовсе не думала о защите кре
стьян, чахнувших в тисках вотчинных судов, подобно запущенной ниве, заросшей сорною травою. Окончательно искоренить феодальную юстицию суждено было революции.
Кроме того, дворяне пользовались в высшей степени ценной податной привилегией: они не платили тальи, т.-е. прямого налога, падав
шего на землю, или, по крайней мере, они платили только часть его, так называемую taille d’exploitation, которая притом в действительно
сти тяготела на их арендаторах, а поголовная подать (capitation) едва касалась их.
Подать являлась не только повинностью; она считалась как бы признаком разночинства (roture), и все дворяне, все, достигавшие дво
рянского достоинства, гордились тем, что они были изъяты от платежа податей. Они должны были платить только один налог, а именно пяти
процентный сбор с дохода, падавший на всех подданных короля без различия. Однако на основании в высшей степени определенных свидетельств известно, что вельможи и принцы крови фактически уклонялись от этого подоходного налога, давая ложные показания, оспари
вать которые не осмеливался ни один сборщик налогов и пи один генеральный контролер финансов. А так как от платежа податей была изъята и церковь, то бремя королевского фиска, с каждым днем ста
новившееся все более и более отяготительным, целиком падало на сельское население, на крестьян—мелких собственников, на недостигавших дворянского достоинства буржуа, на мелких и крупных арен
даторов, на половников (metayers), которые, по свидетельству Артура
Юнга, были обязаны платить за собственника половину налога, а часто и весь налог. В довершение всего, господствуя над крестьянином при посредстве вотчинного суда и эксплоатируя его, благодаря своим фискальным привилегиям, дворяне угнетали и разоряли его бесчисленными феодальными поборами.
При феодальной системе дворянские земли, земли, принадлежавшие дворянам в качестве ленов, не могли продаваться лицам, не обла
давшим дворянским достоинством. Эти земли были неотчуждаемы. В тех случаях, когда, имея в виду заселить подвластную им и находив
шуюся под их покровительством местность или развить культуру, сеньоры уступали земельные участки разночинцам, они сохраняли право собственности на эти самые земли и верховную власть над ними.
Тот, кому уступалась земля, не становился ее собственником; он держал ее на правах чиншевика (a cens) и был обязан ежегодно вы
плачивать сеньору определенную и вечную ренту, от которой он никогда не мог избавиться. Если же он, в свою очередь, уступал кому-либо эту землю, то для этого требовалось согласие сеньора, и платить чинш обязан был новый держатель.