Томленья страстнаго разлука
Ноі стонъ молилъ не прерывать. Но ты отъ горькаго лобзанья Свои уста оторвала:
Изъ края мрачнаго изгнанья
Ты въ край иной меня звала“, ■ т. д.

Но если принять во вниманіе, что поэтъ въ это время былъ очарованъ могучей страстью, приковывавшей его къ берегамъ Чернаго моря, если вспомнить, что вслѣдъ за Ризничъ уѣзжалъ и соперникъ поэта, то придется усомниться въ томъ, что оба эти стихотворенія вызваны воспомпнаніемъ о разлукѣ съ Ризничъ.

Если бы моментъ разставанія поэта съ Ризничъ соотвѣтствовалъ описанному въ этихъ строкахъ, то мы въ правѣ были бы пред

положить, что и въ Михайловскомъ въ своихъ воспоминаніяхъ поэтъ обращался все къ той же Амаліи Ризничъ, страсть въ ко

торой была такъ могуча. Но въ это время,—пишетъ Анненковъ,—

настоящая мысль поэта постоянно живетъ не въ Тригорскомъ, а гдѣ-то въ другомъ—далекомъ, недавно покпнутомъ краѣ. Полученіе письма изъ Одессы всегда становится событіемъ въ его уединенномъ Михайловскомъ: послѣ ХХХІІ-й строфы 3-й главы „Онѣгина“ онъ дѣлаетъ приписку: „1 сентября 1824 года—Une lettre de***.

Сестра поэта, 0. С. Павлищева, разсказывала Анненкову, что когда приходило изъ Одессы письмо съ печатьв), изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какіе находились и на перстнѣ ея брата,—послѣдній запирался въ своей комнатѣ, никуда не выходилъ и никого не принималъ къ себѣ \ Намятникомъ его благоговѣйнаго настроенія при такихъ случаяхъ осталось въ его

1 Совершенно непонятно, на основаніи какихъ данныхъ В. Я. Брюсовъ въ своей статьѣ „Изъ жизни Пушкина („Новый Путь , 1903, іюнь) сообщаетъ; „Когда въ Михайловскомъ приходили письма отъ Ризничъ, Пушкинъ запирался
себя въ кабинетѣ и старался весь день не видаться ни съ кѣмъ“.