изслѣдованіи различныхъ отзывовъ о соФистахъ всякій можетъ убѣ
диться, что отзывы Платона и Аристотеля менѣе недоброжелательны, чѣмъ всѣ остальные.
Не много мнѣ нужно словъ и для оправданія, почему я вхожу
въ подробности современнаго софистамъ греческаго быта. Софисты были общественные дѣятели: для того, чтобы понять значеніе и смыслъ ихъ дѣятельности, необходимо знать среду этой дѣятельности. Слѣдуя
Платону, я стараюсь доказать, что софисты были лишь выразители общественной нравственности своего времени: самая задача моего изслѣдованія такимъ образомъ требовала, чтобы я представать возможно полную и яркую картину этой нравственности. Главное пра
вило, которымъ я при этомъ руководствовался—говорить какъ можно меньше самому и какъ можно больше словами первоисточниковъ. Но сообщаемыя послѣдними бытовыя особенности не могутъ быть по
нятны безъ комментарія лицамъ, мало знакомымъ съ греческою ста
риною. Вотъ причина, по которой я счелъ нужнымъ пояснить примѣчаніями приводимые мною отрывки изъ Аристофана.
Съ презрѣніемъ посмотрятъ на эти отрывки и на эти примѣчанія, какъ и вообще на весь мой чисто исторический методъ изслѣдованія, тѣ изъ философовъ, которые привыкли считать достовѣрными только доводы отвлеченной мысли и не придавать значенія свидѣтельству опыта—въ особенности янизменнаго“. Но на мой взглядъ имѣетъ цѣну лишь та философія, которая объясняетъ жизнь, и при томъ не произвольно, а на основании того, что дается самою жизнью. Среди этихъ данныхъ ничтожная на первый взглядъ мелочь способна пролить свѣта больше, чѣмъ глубокомысленное, но неимѣющее подъ собою почвы житейскаго опыта разсужденіе. Про Лейбница разсказываютъ, что онъ съ любовью бралъ съ вѣтки насѣкомое и, разсмотрѣвъ подъ микроскопомъ, бережливо относилъ назадъ, благодарный за то знаніе, которое оно ему доставило. Не вижу причины, почему бы по
дробности человѣческаго быта могли интересовать Философа меньше, чѣмъ подробности строенія насѣкомаго.
Кіевъ, 16 апрѣля 1888 г.
диться, что отзывы Платона и Аристотеля менѣе недоброжелательны, чѣмъ всѣ остальные.
Не много мнѣ нужно словъ и для оправданія, почему я вхожу
въ подробности современнаго софистамъ греческаго быта. Софисты были общественные дѣятели: для того, чтобы понять значеніе и смыслъ ихъ дѣятельности, необходимо знать среду этой дѣятельности. Слѣдуя
Платону, я стараюсь доказать, что софисты были лишь выразители общественной нравственности своего времени: самая задача моего изслѣдованія такимъ образомъ требовала, чтобы я представать возможно полную и яркую картину этой нравственности. Главное пра
вило, которымъ я при этомъ руководствовался—говорить какъ можно меньше самому и какъ можно больше словами первоисточниковъ. Но сообщаемыя послѣдними бытовыя особенности не могутъ быть по
нятны безъ комментарія лицамъ, мало знакомымъ съ греческою ста
риною. Вотъ причина, по которой я счелъ нужнымъ пояснить примѣчаніями приводимые мною отрывки изъ Аристофана.
Съ презрѣніемъ посмотрятъ на эти отрывки и на эти примѣчанія, какъ и вообще на весь мой чисто исторический методъ изслѣдованія, тѣ изъ философовъ, которые привыкли считать достовѣрными только доводы отвлеченной мысли и не придавать значенія свидѣтельству опыта—въ особенности янизменнаго“. Но на мой взглядъ имѣетъ цѣну лишь та философія, которая объясняетъ жизнь, и при томъ не произвольно, а на основании того, что дается самою жизнью. Среди этихъ данныхъ ничтожная на первый взглядъ мелочь способна пролить свѣта больше, чѣмъ глубокомысленное, но неимѣющее подъ собою почвы житейскаго опыта разсужденіе. Про Лейбница разсказываютъ, что онъ съ любовью бралъ съ вѣтки насѣкомое и, разсмотрѣвъ подъ микроскопомъ, бережливо относилъ назадъ, благодарный за то знаніе, которое оно ему доставило. Не вижу причины, почему бы по
дробности человѣческаго быта могли интересовать Философа меньше, чѣмъ подробности строенія насѣкомаго.
Кіевъ, 16 апрѣля 1888 г.