неужели же
и в годовщину десятую не стряхнет их
с карнизов
и с куполов!?
Впрочем —
это остатки забытого прошлого неопасные,
как прошлогодний снег. Ледяное,
в осколки разбитое крошево, с тротуаров
сметаемое по весне. Нет!
Опять на меня
наплывают разъяренно и кольцо,
и печать,
и бумага,
и роспись.
Родовитая рожа
тупого боярина в стародавних зазубринах
дедовской оспы.
А за ним,
за печатью,
кольцом,
за кулисами,—
добр и ласков
кабальный хозяин
покамест, —
приказными
ярыгами
да стрикулистами выгнусавливается
елейный акафист. И идут
крестным ходом,
с хоругвями
рдяными,
замирая
от многоочитого счастья, в храм искусств
омываться его иорданями и пречистыми делу его
причащаться.
А глухому —
утрут
скупую слезу его, —