Дома стараюсь бывать возможно меньше. Дома все время толкутся родичи. Меня воротит от этих расплывающихся в улыбку физиономий. Как тряслись их губы в те дни, когда я бежал, спасаясь от ареста. Их руки, которые тогда, торопливо дрожа, совали мне даяны, сбывая меня паланкину, сейчас пытаются уверенно и одобрительно потрепать меня по спине.
Я кланяюсь сурово-вежливо и стараюсь молчать. Они шутят: — Настоящий взрослый! Держится, как государственный канцлер. — Heт, как родоначальник. Как лао-е — мудрый старец.
— Но какой же родоначальник ходит один, без тай-тай. „Тай-тай“ значит „супруга“.
Кто им дал право осмеивать меня? Пусть сплетничают с мачехой, пусть пьют бесконечные чаи и рассказывают о том, какими болезнями болели их дети и почем они продали в этом году мандарины.
Я ухожу к приятелю. К шахматам. К стихам, которые я буду ему декламировать. К разговору об учителях и об университете.
Возвращаюсь к обеду. Необычные для нашего дома, тонкие соленые наваристые острые запахи готовящегося обеда удивляют меня.
Почему бы сегодня праздничный обед? Может быть, за это время приехал отец? Нет, отца нет.
Почему в доме так много посторонних? Кроме утренних родственников еще соседи и гости из деревни.
Почему все они смотрят только на меня? При чем я? Я ведь не праздную ни дня рождения, ни окончания гимназии.
Меня удивляет, что гости здороваются со мной несколько торжественно, а родственники не шутят, но многозначительно улыбаются.
Я быстро прохожу в зал. Родственники не садятся за обеденные столы, они смотрят в угол.
В углу особый стол. На первый взгляд кажется, что на него вывалили груду пылающих углей, так на нем красно.
Родичи смотрят то в угол, то на меня. Надо глянуть, в чем дело.
Решительно шагаю я к столику. Тетрадь в красной глянцевитой обертке, книги, перекрещенные красной шелковой лентой, бруски туши, высовывающие черные концы из красного лакового чехла, кисти в красной эмали и красные яйца.
Все понятно. Эти подарки разложены мне. Мною распорядились. Я помолвлен.
Эти красные вещицы присланы родителями какой-то неизвестной мне девушки в ответ на дары, которые, значит, заранее уже посылала в невестину семью моя мачеха.
Когда же она успела отправить полагающиеся по церемониалу шелковые платья, отрезы материи, липкие, в кульках, сласти и двух крашеных розовой краской гусей в бамбуковой корзине — знак нашей грядущей супружеской верности, ибо нет, по китай
ским понятиям, на земле, на воде и в воздухе более верных супругов, чем гуси.