четырнадцати, правда, все помещения были так набиты народом, что яблоку негде было упасть. Велико было по
этому наше изумление, когда мы, спускаясь снова на берег, встретились с улыбающимся, плотный иностранцем — ученым, который сообщил нам, что он отправляется на „Сколюрене . Мы вопросительно взглянули друг на друга. Он понял, что его появление всех нас ошеломило.— Да,— сказал он тут: — я получил разрешение от секретаря Норвежского Аэроклуба отправиться на этом судне и уже перенес на борт свои инструменты. — Очень неприятно обескураживать человека, действующего в полной сознании своей правоты и имеющего все права на осуществление своих желаний, но нам не оставалось делать ничего иного. Осведомив его о том, что „Хеймдаль выйдет из Гаммерфеста около 22-го, мы расстались с ним, но можно было легко заметать, что он был весьма обескуражен.
17 апреля в час ночи мы пришли в Тромсб. Здесь мы очень обрадовались тому, что наш старый друг и спутник по прошлогоднему полету, аптекарь Цапффе, присоединился к нам и принял на себя свои прежние обя
занности заведующего провиантом, доктора и аптекаря. Уже в тот же день в 11 часов вечера мы покинули Тромсб на борту „Сколюрена . Переход был беден событиями. Хотя бы кто-нибудь заболел морской болезнью! 21 апреля в 5 часов дня мы пришли в Кингс-Бэй. Немного льда вдоль пристани Угольной Компании—вот и весь лед, который нас там встретил. Его мигом взорвали и на другой день в 3 часа утра мы уже ошвартовались у пристани.
Как все отличалось от того, что мы видели в прошлой году! В тот раз весь фьорд был покрыт вновь обра
зовавшимся льдом, а теперь его нигде не было видно. Но зато снега было гораздо больше, чем в прошлой году. Мы сразу поняли, что нам придется немало потру
диться при работе в таком снегу. Наши мысли тотчас же обратились к командору Бэрду (Byrd), с которым мы беседовали1 в Нью-Йорке за несколько недель до этого.