шла борьба; в Москве слушался политический процесс, сильно взволновавший массы. Следовательно, вопросов накопилось немало, и москвичи на них не скупились. Я же, человек медлительный в своих оценках, люблю мысленно обсудить все «за» и «против» и не тороплюсь выражать свое мнение, если не считаю его достаточно продуманным. Вполне естественно, что не все в Москве
мне понравилось, а мое писательское честолюбие требует от меня откровенного выражения моего мнения — склон
ность, причинившая мне немало неудобств. Итак, я,
будучи в Советском Союзе, не хотел умалчивать о недостатках, где-либо замеченных мною. Однако най
ти этим неблагоприятным отзывам нужную форму и слова, которые, не будучи бестактными, имели бы достаточно определенный смысл, представляло не всегда легкую задачу для почетного гостя в такое напряженное время.
Откровенность
за
откровенность.
Я мог с удовлетворением констатировать, что моя откровенность в Москве не вызвала обиды. Газеты помещали мои за
мечания на видном месте, хотя, возможно, правящим лицам они не особенно нравились. В этих заметках я высказывался за большую терпимость в некоторых обла
стях, выражал свое недоумение по поводу иной раз безвкусно преувеличенного культа Сталина и говорил насчет того, что следовало бы с большей ясностью раскрыть, какими мотивами руководствовались обви
няемые второго троцкистского процесса, признаваясь в содеянном. И в частных беседах руководители страны относились к моей критике с вниманием и отвечали от
кровенностью на откровенность. Именно потому, что свое мнение я выражал неприкрыто, я получил сведе
ния, которые в противном случае мне едва ли удалось бы получить.