шихся внутри его силъ. И то и другое было необходимо, чтобы дать силамъ, таившимся во французскомъ народѣ, выходъ, чтобы по возможности устранить или ослабить уси

ливавшуюся рознь разныхъ общественныхъ классовъ, обез

печить государство и народъ отъ опасности гибельнаго для всякаго общества междоусобія.
Серьезность положенія не ускользнула совершенно и отъ вниманія власти. Литература XVIII вѣка и въ еще большей степени внѣшнее и внутреннее ослабленіе государства от
крыли глаза наиболѣе дальновиднымъ представителямъ властвовавшаго класса, но они оказались неспособными примирить интересы власти и народа.

Видя всю безполезность собственныхъ потугъ, они однако очень долго не могли рѣшиться признать свою несостоя

тельность и обратиться за совѣтомъ и содѣйствіемъ къ обществу. Они не вѣрили въ общество и народъ и считали всѣхъ,
кто не принадлежалъ къ ихъ кругу, неспособными понять нужды государства и стремиться къ ихъ удовлетворенно. Интеллигенція и народъ казались имъ одинаково далекими
отъ истиннаго чутья государственной жизни: интеллигенція, потому что она забываетъ реальную жизнь, увлекаясь всякаго рода прекрасными теоріями, народъ, потому что онъ безгра

нично невѣжественъ. Они не могли допустить, чтобы гдѣ-то

тамъ, въ копошившейся у ихъ ногъ народной массѣ, могли найтись не только болыніе, чѣмъ они, но хотя бы равные имъ самимъ государственные люди. А если это было такъ, то стоило ли обращаться къ народу?
Только крайняя нужда, только совершенно безвыходное положеніе могло заставить власть рѣшиться на столь отча
янное средство, какъ приглашеніе народа ^высказать свое мнѣніе о дальнѣйшемъ направленіи государственной жизни. Ни у общества, ни у народа не было никакихъ силъ, чтобы заставить власть пойти по этому пути: возраставшее всюду