ленькій Криппльгэтъ, хромой учитель танцевъ, а всѣ развлеченія состоятъ въ вашихъ вѣч
ныхъ разсказахъ о принцѣ Евгеніи и герцогѣ Мальборо. Терпѣть не могу этого старомоднаго хлама!
Гардкэстль. А я люблю его, люблю все, что старо, — друзей, время и вино, старые обычаи и книги, и ты сознаешься, я полагаю, Дороти. . . (беретъ ее за руку), что я довольно таки привязанъ и къ старой женѣ.
Миссисъ Гардкэстль. Боже мой, мистеръ Гардкэстль, вы вѣчно пристаете съ вашими «Дороти», да «старыми женами». Вы можете изображать изъ себя Дарби, а я не хочу быть Іоанной, могу васъ увѣрить. Я на цѣлый годъ моложе того, чѣмъ вы желаете меня сдѣлать! Сложите вмѣстѣ двадцать и двадцать, и получите изъ этого сумму.
.Гардкэстль. Позволь-ка: двадцать, прибавленные къ двадцати, составляютъ какъ разъ пятьдесятъ семь!
Миссисъ Гардкэстль. Это ложь, мистеръ Гардкэстль. Мнѣ было всего двадцать лѣтъ, когда у меня родился Тони, сынъ моего пер
ваго мужа, мистера Ломпкина, а Тони еще не достигъ возраста разсудительности.
Гардкэстль. И никогда не достигнетъ, могу за него поручиться. Вы его такъ отлично воспитали.
Миссисъ Гардкэстль Не бѣда! У Тони Ломпкина хорошее состояніе. Моему сыну не придется жить насчетъ своихъ познаній. Для то
го, чтобъ тратить полторы тысячи въ годіь, мальчику не нужна, я думаю, большая наука.
Гардкэстль. Чортъ возьми, наука! Да онъ весь состоитъ изъ однѣхъ продѣлокъ, да проказъ!
Миссисъ Гардкэстль. Это въ немъ юморъ, мой милый, и болѣе ничего! Признайте же, мистеръ Гардкэстль, въ мальчикѣ хоть нѣкоторый юморъ!
Гардкэстль. Если жечь обувь слугъ, пугать служанокъ. мѵчить котятъ, значитъ быть остро
умнымъ, онъ остроуменъ. Не далѣе вчерашняго дня, онъ прикрѣпилъ мой парикъ къ спин
кѣ стула, и когда я всталъ, чтобъ отвѣсить поклонъ, я подставилъ свою плѣшивую голову прямо въ лицо миссисъ Фриззль.
Миссисъ Гардкэстль. Виновата ли я въ этомъ? Бѣдный мальчикъ всегда былъ слиш
комъ болѣзненъ, чтобъ запяться чѣмъ-нибудь дѣльнымъ. Школа равнялась бы для него смер
ти. Когда онъ нѣсколько окрѣпнетъ, почемъ знать, что еще будетъ изъ него, когда онъ изучитъ латынь въ теченіе года или двухъ!
Гардкэстль. Что сдѣлаетъ изъ него латынь? Ну, ужъ извините! Нѣтъ, нѣтъ! Пивная, да конюшня, вотъ единственныя школы, которыя онъ когда-либо посѣтитъ!
Миссисъ Гардкэстль. Мы не должны постоянно обрывать бѣднаго мальчика. Боюсь, онъ не долго останется съ нами! Достаточно за
глянуть ему въ лицо, чтобъ видѣть, что онъ въ чахоткѣ!
Гардкэстль. Да, если избытокъ жира одинъ изъ ея признаковъ...
Миссисъ Гардкэстль. Онъ иногда кашляетъ. Гардкэстль. Да, когда вино попадетъ не въ то горло.
Миссисъ Гардкэстль. Меня просто пугаютъ его легкія.
Гардкэстль. И меня также. Онъ реветъ иногда точно въ рупоръ. (За сценой раз
дается громкое гиканье Тони.) О, вотъ и онъ*! Поистинѣ, чахоточная фигура!
ЯВЛЕНІЕ 2-е.
Тѣ же и Тони (проходитъ по сценѣ).
Миссисъ Гардкэстль. Тони, куда идешь ты, моя прелесть? Не удѣлишь ли ты отцу н мнѣ хоть немного твоего общества, миленькій мой?
Тони. Я тороплюсь, мать! Не могу остаться...
Миссисъ Гардкэстль. Ты не можешь выходить на воздухъ въ такой холодный вечеръ. У тебя ужасный видъ!
лихъ незамѣтныхъ героевъ, какъ честный труженикъ Приырозъ, отстоявшій свою независимость отъ всякихъ приманокъ, угрозъ и гоненій; его имя связано съ блестящими страницами англійской публицистики и (что но отношенію къ нему цѣ
нится еще выше) съ переворотомъ, который опъ произвелъ въ англійской комедіи. Судьба надѣ
лила его всѣми данными для того, чтобъ привить театру здоровое и правдивое бытовое направ
леніе. Съ ранняго дѣтства онъ узналъ, что такое изнанка жизни. II въ домѣ отца, деревенскаго священника въ Ирландіи, послужившаго ори
гиналомъ для Примроза, и въ начальной школѣ, и въ грубоватой студенческой средѣ, и въ рядахъ бѣдныхъ литературныхъ тружениковъ, борзопис
цевъ, компиляторовъ, поставщиковъ легкихъ книжныхъ издѣлій, онъ наглядѣлся на людей и праиы, помѣтилъ множество типическихъ чертъ, выраженій,оборотовъ,- п проходилъ среди житейскихъ затрудненій съ неистощимымъ юморомъ, умѣньемъ до
вольствоваться немногимъ, наивною непосредственностью. Его не могло поработить, господствовав
шее тогда на англійской сценѣ, чувствительное н назидательное направленіе комедіи. Если онъ и не былъ самъ свободенъ отъ чувствительности,
то онъ выразилъ ее лишь вь своемъ романѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ такъ умѣлъ подчинить ее высшимъ гуманнымъ цѣлямъ, что и въ наше время могъ дѣйствовать на такихъ недруговъ сентиментальности, какъ Тэнъ. Вѳкфильдскій священникъ, опозореииый, разоренный, брошенный въ тюрьму, способенъ растрогать читателя, но за зрѣлищемъ его несчастій невольно чудится то царст.ю произвола, которое допускаетъ такую напраслину,—и въ ду
шѣ поднимается требованіе разумныхъ и справедливыхъ улучшеній жизни.
Но Гольдсмитъ былъ одарепъ не только неподдѣльнымъ комизмомъ, но и бойкою веселостью, которая въ состояніи на время разсѣять всякія тежолыл думы, разгладить морщины на челѣ зри
ныхъ разсказахъ о принцѣ Евгеніи и герцогѣ Мальборо. Терпѣть не могу этого старомоднаго хлама!
Гардкэстль. А я люблю его, люблю все, что старо, — друзей, время и вино, старые обычаи и книги, и ты сознаешься, я полагаю, Дороти. . . (беретъ ее за руку), что я довольно таки привязанъ и къ старой женѣ.
Миссисъ Гардкэстль. Боже мой, мистеръ Гардкэстль, вы вѣчно пристаете съ вашими «Дороти», да «старыми женами». Вы можете изображать изъ себя Дарби, а я не хочу быть Іоанной, могу васъ увѣрить. Я на цѣлый годъ моложе того, чѣмъ вы желаете меня сдѣлать! Сложите вмѣстѣ двадцать и двадцать, и получите изъ этого сумму.
.Гардкэстль. Позволь-ка: двадцать, прибавленные къ двадцати, составляютъ какъ разъ пятьдесятъ семь!
Миссисъ Гардкэстль. Это ложь, мистеръ Гардкэстль. Мнѣ было всего двадцать лѣтъ, когда у меня родился Тони, сынъ моего пер
ваго мужа, мистера Ломпкина, а Тони еще не достигъ возраста разсудительности.
Гардкэстль. И никогда не достигнетъ, могу за него поручиться. Вы его такъ отлично воспитали.
Миссисъ Гардкэстль Не бѣда! У Тони Ломпкина хорошее состояніе. Моему сыну не придется жить насчетъ своихъ познаній. Для то
го, чтобъ тратить полторы тысячи въ годіь, мальчику не нужна, я думаю, большая наука.
Гардкэстль. Чортъ возьми, наука! Да онъ весь состоитъ изъ однѣхъ продѣлокъ, да проказъ!
Миссисъ Гардкэстль. Это въ немъ юморъ, мой милый, и болѣе ничего! Признайте же, мистеръ Гардкэстль, въ мальчикѣ хоть нѣкоторый юморъ!
Гардкэстль. Если жечь обувь слугъ, пугать служанокъ. мѵчить котятъ, значитъ быть остро
умнымъ, онъ остроуменъ. Не далѣе вчерашняго дня, онъ прикрѣпилъ мой парикъ къ спин
кѣ стула, и когда я всталъ, чтобъ отвѣсить поклонъ, я подставилъ свою плѣшивую голову прямо въ лицо миссисъ Фриззль.
Миссисъ Гардкэстль. Виновата ли я въ этомъ? Бѣдный мальчикъ всегда былъ слиш
комъ болѣзненъ, чтобъ запяться чѣмъ-нибудь дѣльнымъ. Школа равнялась бы для него смер
ти. Когда онъ нѣсколько окрѣпнетъ, почемъ знать, что еще будетъ изъ него, когда онъ изучитъ латынь въ теченіе года или двухъ!
Гардкэстль. Что сдѣлаетъ изъ него латынь? Ну, ужъ извините! Нѣтъ, нѣтъ! Пивная, да конюшня, вотъ единственныя школы, которыя онъ когда-либо посѣтитъ!
Миссисъ Гардкэстль. Мы не должны постоянно обрывать бѣднаго мальчика. Боюсь, онъ не долго останется съ нами! Достаточно за
глянуть ему въ лицо, чтобъ видѣть, что онъ въ чахоткѣ!
Гардкэстль. Да, если избытокъ жира одинъ изъ ея признаковъ...
Миссисъ Гардкэстль. Онъ иногда кашляетъ. Гардкэстль. Да, когда вино попадетъ не въ то горло.
Миссисъ Гардкэстль. Меня просто пугаютъ его легкія.
Гардкэстль. И меня также. Онъ реветъ иногда точно въ рупоръ. (За сценой раз
дается громкое гиканье Тони.) О, вотъ и онъ*! Поистинѣ, чахоточная фигура!
ЯВЛЕНІЕ 2-е.
Тѣ же и Тони (проходитъ по сценѣ).
Миссисъ Гардкэстль. Тони, куда идешь ты, моя прелесть? Не удѣлишь ли ты отцу н мнѣ хоть немного твоего общества, миленькій мой?
Тони. Я тороплюсь, мать! Не могу остаться...
Миссисъ Гардкэстль. Ты не можешь выходить на воздухъ въ такой холодный вечеръ. У тебя ужасный видъ!
лихъ незамѣтныхъ героевъ, какъ честный труженикъ Приырозъ, отстоявшій свою независимость отъ всякихъ приманокъ, угрозъ и гоненій; его имя связано съ блестящими страницами англійской публицистики и (что но отношенію къ нему цѣ
нится еще выше) съ переворотомъ, который опъ произвелъ въ англійской комедіи. Судьба надѣ
лила его всѣми данными для того, чтобъ привить театру здоровое и правдивое бытовое направ
леніе. Съ ранняго дѣтства онъ узналъ, что такое изнанка жизни. II въ домѣ отца, деревенскаго священника въ Ирландіи, послужившаго ори
гиналомъ для Примроза, и въ начальной школѣ, и въ грубоватой студенческой средѣ, и въ рядахъ бѣдныхъ литературныхъ тружениковъ, борзопис
цевъ, компиляторовъ, поставщиковъ легкихъ книжныхъ издѣлій, онъ наглядѣлся на людей и праиы, помѣтилъ множество типическихъ чертъ, выраженій,оборотовъ,- п проходилъ среди житейскихъ затрудненій съ неистощимымъ юморомъ, умѣньемъ до
вольствоваться немногимъ, наивною непосредственностью. Его не могло поработить, господствовав
шее тогда на англійской сценѣ, чувствительное н назидательное направленіе комедіи. Если онъ и не былъ самъ свободенъ отъ чувствительности,
то онъ выразилъ ее лишь вь своемъ романѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ такъ умѣлъ подчинить ее высшимъ гуманнымъ цѣлямъ, что и въ наше время могъ дѣйствовать на такихъ недруговъ сентиментальности, какъ Тэнъ. Вѳкфильдскій священникъ, опозореииый, разоренный, брошенный въ тюрьму, способенъ растрогать читателя, но за зрѣлищемъ его несчастій невольно чудится то царст.ю произвола, которое допускаетъ такую напраслину,—и въ ду
шѣ поднимается требованіе разумныхъ и справедливыхъ улучшеній жизни.
Но Гольдсмитъ былъ одарепъ не только неподдѣльнымъ комизмомъ, но и бойкою веселостью, которая въ состояніи на время разсѣять всякія тежолыл думы, разгладить морщины на челѣ зри