гого народа, надѣленнаго отъ природы болѣе высокимъ принципомъ и призваннаго поэтому къ владычеству. Но постольку, поскольку тотъ высшій принципъ самъ по себѣ оказывается лишь національ
нымъ, онъ не въ состояніи вполнѣ охватить и возвысить покоренныхъ, а можетъ только поработить ихъ и держать въ повиновеніи. Персидская Азія составляетъ единую державу, но единство ея заклю
чается лишь въ самомъ государѣ и въ орудіяхъ его власти; а племена сохраняютъ своихъ боговъ, свой языкъ, свои обычаи и законы, однако все это подвергается презрѣнію и не болѣе какъ лишь терпимо; національная независимость, воинская доблесть, внушаемая роднымъ краемъ самоувѣренная гордость, все это утрачено; а въ этомъ-то для порабощенныхъ и заключается ихъ послѣднее, имъ присущее благо; оттого то они такъ цѣпко и держатся за него.
И какъ измѣнилось все это! Передъ нами сама въ себѣ сокрушилась вся внутренняя жизнь народовъ. Вѣдь они возникли, благо
даря тѣсной связи религiи съ государствомъ, Бога съ міромъ. А теперь эти два начала расходятся; прежнее государство разрушено; народы не отрекаются отъ божества, но міръ не заключается уже въ немъ, онъ существуетъ безъ него, онъ передъ нимъ одно лишь ничтожество. Съ распаденіемъ исконнаго священнаго государства, на развалинахъ іерархіи возникаетъ акосмизмъ, — именно то отрѣшеніе богопознанія отъ міра, которое не что иное какъ выраженіе немощи и скорби.
Но это возникло не вслѣдствіе одного такого распаденія. Преобладаніе персидскаго начала заключалось, можно сказать, въ томъ, что починомъ его и принципомъ было разъединеніе религіи съ государ
ствомъ, такъ что государство перестало быть жреческимъ, а хотѣло быть царскимъ; при этомъ міръ признается предметомъ стяжанія для царства свѣта, а человѣкъ становится сотрудникомъ божества. Суровые, воздержные, мужественные, неутомимые въ дѣлѣ распространенія цар
ства свѣта, Персы пустились завоевывать міръ; это была первая
нравственная сила Азіи, и никакой народъ Востока не былъ въ состояніи воспротивиться ей.
Греческій міръ положилъ ей предѣлъ. Тутъ стала развиваться иная, богатая, своеобразная сфера жизни, почти во всѣхъ отношеніяхъ совершенно противоположная Востоку.
Пространство, на которомъ подвизался греческій міръ, вовсе не велико; но какое разнообразіе формъ, какая пестрая смѣна поморья и материка, долинъ и горъ, твердой земли, заливовъ и острововъ; тутъ, по сосѣдству другъ съ другомъ встрѣчаются разнород
ные мѣстные виды, самые рѣзкіе переходы естественныхъ условій.
Всему этому отвѣчаетъ также и населеніе, пропасть мелкихъ племенъ; независимыя и рѣзко отдѣленныя другъ отъ друга, крайне подвижныя, они находятся въ постоянной распрѣ и борьбѣ другъ съ другомъ; руководясь въ образѣ жизни, дѣйствіяхъ и помыслахъ исключительно своеобразными мѣстными особенностями, они подчи
няются имъ вполнѣ. Эта родная имъ природа является не въ видѣ ничтожества; напротивъ, въ ней живетъ и зиждетъ божество, оно составляетъ ея жизнь, ея откровеніе, ея личность, несмѣтный сонмъ
нымъ, онъ не въ состояніи вполнѣ охватить и возвысить покоренныхъ, а можетъ только поработить ихъ и держать въ повиновеніи. Персидская Азія составляетъ единую державу, но единство ея заклю
чается лишь въ самомъ государѣ и въ орудіяхъ его власти; а племена сохраняютъ своихъ боговъ, свой языкъ, свои обычаи и законы, однако все это подвергается презрѣнію и не болѣе какъ лишь терпимо; національная независимость, воинская доблесть, внушаемая роднымъ краемъ самоувѣренная гордость, все это утрачено; а въ этомъ-то для порабощенныхъ и заключается ихъ послѣднее, имъ присущее благо; оттого то они такъ цѣпко и держатся за него.
И какъ измѣнилось все это! Передъ нами сама въ себѣ сокрушилась вся внутренняя жизнь народовъ. Вѣдь они возникли, благо
даря тѣсной связи религiи съ государствомъ, Бога съ міромъ. А теперь эти два начала расходятся; прежнее государство разрушено; народы не отрекаются отъ божества, но міръ не заключается уже въ немъ, онъ существуетъ безъ него, онъ передъ нимъ одно лишь ничтожество. Съ распаденіемъ исконнаго священнаго государства, на развалинахъ іерархіи возникаетъ акосмизмъ, — именно то отрѣшеніе богопознанія отъ міра, которое не что иное какъ выраженіе немощи и скорби.
Но это возникло не вслѣдствіе одного такого распаденія. Преобладаніе персидскаго начала заключалось, можно сказать, въ томъ, что починомъ его и принципомъ было разъединеніе религіи съ государ
ствомъ, такъ что государство перестало быть жреческимъ, а хотѣло быть царскимъ; при этомъ міръ признается предметомъ стяжанія для царства свѣта, а человѣкъ становится сотрудникомъ божества. Суровые, воздержные, мужественные, неутомимые въ дѣлѣ распространенія цар
ства свѣта, Персы пустились завоевывать міръ; это была первая
нравственная сила Азіи, и никакой народъ Востока не былъ въ состояніи воспротивиться ей.
Греческій міръ положилъ ей предѣлъ. Тутъ стала развиваться иная, богатая, своеобразная сфера жизни, почти во всѣхъ отношеніяхъ совершенно противоположная Востоку.
Пространство, на которомъ подвизался греческій міръ, вовсе не велико; но какое разнообразіе формъ, какая пестрая смѣна поморья и материка, долинъ и горъ, твердой земли, заливовъ и острововъ; тутъ, по сосѣдству другъ съ другомъ встрѣчаются разнород
ные мѣстные виды, самые рѣзкіе переходы естественныхъ условій.
Всему этому отвѣчаетъ также и населеніе, пропасть мелкихъ племенъ; независимыя и рѣзко отдѣленныя другъ отъ друга, крайне подвижныя, они находятся въ постоянной распрѣ и борьбѣ другъ съ другомъ; руководясь въ образѣ жизни, дѣйствіяхъ и помыслахъ исключительно своеобразными мѣстными особенностями, они подчи
няются имъ вполнѣ. Эта родная имъ природа является не въ видѣ ничтожества; напротивъ, въ ней живетъ и зиждетъ божество, оно составляетъ ея жизнь, ея откровеніе, ея личность, несмѣтный сонмъ