узурпации или, что сводится к тому же, выкупом прежней чисто личной крепостной зависимости, они, несомненно, должны быть просто безвозмездно отменены».
Опять-таки, ставить освобождение крестьянина в зависимость от подобного доказательства было насмешкой.
Однако в тот самый мемент, когда Собрание отягощало земледельца, оно, повидимому, весьма приближалось к принципу, который мог бы освободить его. Ибо, если земледелец должен быть избавлен от обязательств, представляющих собою выкуп за освобождение от личной крепостной зависимости или результат насилия, то кто же не видит, что все феодальные договоры в их совокупности об’ясняются личною крепостною зависимостью, насилием? Нелепо допускать, что деревенское население приняло бы на себя эти тяжкие обязательства на бесконечный ряд веков, если бы оно не находилось под давлением крепостной зависимости или насилия.
Стоило Собранию об’явить, что первоначально крестьянский класс был непременно принужден насилием,—и все феодальное построение рухнуло бы. Но Собрание не решается на это великое историческое утверждение, которое целиком освободило бы крестьянский класс; Собрание не осмеливается сделать это. Оно требует, чтобы каждый крестьянин в отдельности пред’являл прямое доказательство того, что тяготевшие на нем повинности возникли вследствие особых актов насилия и вымогательства.
И вот крестьяне навсегда осуждены носить цепи, потому что они не могут найти первого кольца этих цепей, анализировать, из какого металла оно было сделано, и, так сказать, нарисовать тот молот, которым оно было выковано.
Кроме того, Собрание об’являет, что, в случае тяжбы, относительно существования какой-нибудь повинности или доли какого-нибудь побора, судьи должны, несмотря на тяжбу, предписывать временную уплату поборов, хотя и оспариваемых, но обычно выплачиваемых.
«Но в каком случае поборы, ныне признаваемые, должны считаться обычно выплачиваемыми? Общее правило, имеющее за собою
вековую давность и установленно юриспруденцией, основаной на чистейшем разуме, таково, что когда дело идет о поземельных оброках, равно как и о материальных недвижимостях, владение в течение предыдущего года должно, за исключением всех местных правил, которые могли бы этому противоречить,
временно обусловливать владение в текущем году. Но это правило имеет силу лишь тогда, когда взимание или неуплата не является следствием насилия, а, к несчастью, лишь насилие, фактически произведенное или возвещенное угрозами, освободило за два года большое число лиц от уплаты полевых и иных оброков. Поэтому Национальное Собрание нарушило бы основные требования справедливости, если бы оно не постановило, что оно и делает ныне, что, обычно выплачи
ваемыми в смысле декрета от 18 июня 1790 года и для предмета, к которому относится этот декрет, следует считать все те поборы, которые выплачивались и вносились или в год посева па полях, предшествовавший 1789 году, или в течение самого 1789 года, или в 1790 году».
Итак, Собрание уничтожало все последствия восстания крестьян. Кроме того, оно постановило, что крестьяне, конечно, могут требовать от сеньеров пред’явления документов, но что это пред’явление должно происходить в самих архивах.
«Вассалы, держатели и чиншевики никогда не могли требовать, чтобы им вручались в собственные руки и доверялись их добросовестности документы, уничтожение которых было бы для них в высшей степени выгодно».
Наконец, предложив муниципалитетам взыскивать феодальные поборы, причитавшиеся с национальных имуществ, Учредительное Собрание напоминает
Опять-таки, ставить освобождение крестьянина в зависимость от подобного доказательства было насмешкой.
Однако в тот самый мемент, когда Собрание отягощало земледельца, оно, повидимому, весьма приближалось к принципу, который мог бы освободить его. Ибо, если земледелец должен быть избавлен от обязательств, представляющих собою выкуп за освобождение от личной крепостной зависимости или результат насилия, то кто же не видит, что все феодальные договоры в их совокупности об’ясняются личною крепостною зависимостью, насилием? Нелепо допускать, что деревенское население приняло бы на себя эти тяжкие обязательства на бесконечный ряд веков, если бы оно не находилось под давлением крепостной зависимости или насилия.
Стоило Собранию об’явить, что первоначально крестьянский класс был непременно принужден насилием,—и все феодальное построение рухнуло бы. Но Собрание не решается на это великое историческое утверждение, которое целиком освободило бы крестьянский класс; Собрание не осмеливается сделать это. Оно требует, чтобы каждый крестьянин в отдельности пред’являл прямое доказательство того, что тяготевшие на нем повинности возникли вследствие особых актов насилия и вымогательства.
И вот крестьяне навсегда осуждены носить цепи, потому что они не могут найти первого кольца этих цепей, анализировать, из какого металла оно было сделано, и, так сказать, нарисовать тот молот, которым оно было выковано.
Кроме того, Собрание об’являет, что, в случае тяжбы, относительно существования какой-нибудь повинности или доли какого-нибудь побора, судьи должны, несмотря на тяжбу, предписывать временную уплату поборов, хотя и оспариваемых, но обычно выплачиваемых.
«Но в каком случае поборы, ныне признаваемые, должны считаться обычно выплачиваемыми? Общее правило, имеющее за собою
вековую давность и установленно юриспруденцией, основаной на чистейшем разуме, таково, что когда дело идет о поземельных оброках, равно как и о материальных недвижимостях, владение в течение предыдущего года должно, за исключением всех местных правил, которые могли бы этому противоречить,
временно обусловливать владение в текущем году. Но это правило имеет силу лишь тогда, когда взимание или неуплата не является следствием насилия, а, к несчастью, лишь насилие, фактически произведенное или возвещенное угрозами, освободило за два года большое число лиц от уплаты полевых и иных оброков. Поэтому Национальное Собрание нарушило бы основные требования справедливости, если бы оно не постановило, что оно и делает ныне, что, обычно выплачи
ваемыми в смысле декрета от 18 июня 1790 года и для предмета, к которому относится этот декрет, следует считать все те поборы, которые выплачивались и вносились или в год посева па полях, предшествовавший 1789 году, или в течение самого 1789 года, или в 1790 году».
Итак, Собрание уничтожало все последствия восстания крестьян. Кроме того, оно постановило, что крестьяне, конечно, могут требовать от сеньеров пред’явления документов, но что это пред’явление должно происходить в самих архивах.
«Вассалы, держатели и чиншевики никогда не могли требовать, чтобы им вручались в собственные руки и доверялись их добросовестности документы, уничтожение которых было бы для них в высшей степени выгодно».
Наконец, предложив муниципалитетам взыскивать феодальные поборы, причитавшиеся с национальных имуществ, Учредительное Собрание напоминает