Послѣ этого, вооружившись большими дубинами и заостренными, но безъ рукоятокъ, каменными топорами, дикари дви
нулись на звѣря. Часть охотниковъ сѣла въ кусты, въ засаду,
и принялась кричать, подражая искусственно голосу оленя; другіе разсыпались по лѣсу небольшими группами и поджи
дали звѣря. Женщины рыскали кругомъ по самой чащѣ, выслѣживая и вынюхивая оленя, какъ хорошія охотничьи собаки. Когда звѣрь былъ выслѣженъ, онѣ подали знакъ мужчинамъ,
и тѣ съ ревомъ и крикомъ погнали его къ засадѣ, гдѣ, между тѣмъ, вырыта была большая яма; охотники, бывшіе въ засадѣ, внезапно выскочили на звѣря, и олень, перепуганный, задѣвая
вѣтвистыми рогами за деревья, метался туда и сюда, пока не ввергся въ яму; тутъ окружили его сбѣжавшіеся мужчины и убили его дубинами и камнями.
Съ такой добычей вернулись охотники къ кострамъ. Женщины также принесли съ собой плодовъ, орѣховъ и кореньевъ, набранныхъ ими въ лѣсу, на обратномъ пути съ охоты. Многія изъ женщинъ набрали еще дождевыхъ червей и лягушекъ, считавшихся особенно лакомымъ блюдомъ. Но женщины несли также и мясо оленя; охотничьи собаки обратились теперь во вьючный скотъ. Мужчины шли домой съ пустыми руками и ничего не собирали.
Поздно вечеромъ вернулись охотники къ своимъ кострамъ. Тотчасъ же закипѣла работа: куски мяса были воткнуты на палки и жарились на огнѣ, а другіе пеклись, закопанные въ золу и угли. Затѣмъ всѣ собрались кругомъ костровъ, и начался веселый пиръ.
Посреди пира оказалось, что меню пира можно дополнить еще однимъ тонкимъ блюдомъ. У одной женщины былъ тяжело боленъ ребенокъ; ничего не оставалось, какъ убить его и съѣсть. Ребенка отобрали у матери, которая не сразу отдала
его. Нѣжное дѣтское мясо было роздано немногимъ лучшимъ охотникамъ и нѣкоторымъ изъ стариковъ; но аппетитъ скоро разыгрался и у другихъ; отыскали еще одну дѣвушку, тоже давно болѣвшую. Ее привели къ костру, главарь зарѣзалъ ее при всѣхъ, и ея мясо было воткнуто на колъ и поставлено на огонь; и дикари, у которыхъ уже текли слюнки, слѣдили, чтобы не пережарилось и не пригорѣло жаркое.
Пиръ людоѣдовъ затянулся далеко за полночь, и только