Столь же интересна, какъ этотъ «interieur», декорація картины Берлинскаго музея, изображающей прощаніе Христа съ Матерью (1521 г.). Про
исходитъ сцена въ какомъ-то колонномъ храмѣ, напоминающемъ нѣсколько постройки Микелоццо и Брунеллески во Флоренціи. Здѣсь, какъ въ «Благо
вѣщеніи», свѣтъ стремится изъ глубины, черезъ аркады, открытыя на монастырскій садъ, и черезъ большое круглое окно надъ ними; на пер
вомъ планѣ и здѣсь идетъ нѣжная игра скрещивающихся потоковъ свѣта, рефлексовъ и тѣней 55. Но все въ цѣломъ носитъ еще болѣе изощренный характеръ, еще болѣе выдаетъ вкусъ Лотто къ вычурному, а патетическія позы фигуръ достигаютъ даже припадочнаго кривлянія 5б. Къ чудачествамъ, характернымъ для Лотто, принадлежитъ и тотъ написанный съ величайшимъ искусствомъ натюрмортъ, который здѣсь, безъ всякой связи съ остальнымъ, изображенъ на самомъ первомъ планѣ. Что означаетъ эта вѣтка съ вишнями и лимонъ? Имѣетъ ли эта деталь какой-либо тайный символическій смыслъ, или же она просто повторяетъ трогательно-наивный обычай кватрочентистовъ изображать на своихъ запрестольныхъ образахъ подношенія благочестивыхъ дарителей? Такая наивность въ такой картинѣ есть уже, во всякомъ случаѣ, нѣчто «нарочное» и даже болѣзненное, «декадентское».
Еще разъ Лотто предоставляетъ декораціямъ значительную роль въ предэллѢ съ исторіей св. Лучіи, хранящейся въ Библіотекѣ Іези (1529 г.).
Здѣсь сцены состоятъ изъ прелестныхъ по пропорціямъ строеній того же тосканскаго оттѣнка, какъ въ берлинской картинѣ и въ фрескахъ Трескорре. Но прелесть заключается въ совершеннно исключительной ихъ правдивости, достигнутой посредствомъ виртуознаго, не имѣющаго себѣ подобнаго, распредѣленія свѣта; благодаря ему, картину эту можно сравнить развѣ только съ тѣми задачами, которыя ставили себѣ величайшіе «люминисты» - голландцы XVII вѣка. Отъ дѣйствія вечернихъ лучей всѣ формы
таютъ, стушевываются. Безподобно передана окутанность прозрачнымъ сумракомъ закоулковъ, въ которые еле проникаетъ отраженный свѣтъ, пе
реливы тѣней но выступамъ архитектуры, туманность далей, отчетливая яркость ближайшихъ граней, плавныя кругленія колоннъ и арокъ.
Въ сценѣ, гдѣ святую тащатъ на мѣсто казни, Лотто изобразилъ площадь въ характерѣ тосканскихъ площадей XV вѣка; вечерній серебристый
приставлена къ плечу правая рука ангела, и плохо связана голова съ плечами; мучительное впечатлѣніе производитъ и его неустойчивая поза; не
удачно нарисована кошка, пробирающаяся черезъ комнату (но самая идея этой подробности обна
руживаетъ лишній разъ смѣлость мастера, его готовность все принести въ жертву для достиженія большей выразительности); наконецъ, совсѣмъ плохо изображеніе Господа Бога, высовы
вающагося изъ-подъ крыши крыльца. Складки одежды Маріи разработаны превосходно; складки альковныхъ занавѣсей и одежды ангела — явная и плохая «отсебятина».
55 Общее съ искусствомъ Содомы и Бекафуми представляетъ, благодаря той же игрѣ свѣта, со
вершенно «барочная» картина Лотто въ церкви въ Челано «Успеніе Богородицы», 1527 г. Въ то же время вертлявая орнаментальностъ ея компо
зиціи напоминаетъ фрески Филипиино Липпи въ церкви «Минервы» въ Римѣ.
56 Любопытно, что и на сей разъ между колоннами пробирается кошка. Хочется думать, что ласково-нѣжный, чувственный, но полный душевныхъ противорѣчій, Лотто питалъ особую слабость къ «домашнимъ сфинксамъ».