лабораториями; потому то в той самой Первой Студии, которой был он зачинателем, еще за пол
тора года до ее фактического основания, (работая
в кружке по изучению системы Станиславского),—
в этой самой Студии вел он борьбу с театром во имя Студии.
Режиссер Вахтангов испытывал всегда трагедию неудовлетворенности от сознания, что свое творчество он роздал другим, ибо-он ради режис
суры убивал в себе актера. И только три образа актерского творчества—дал он: Тэкельтон, Фрэзер, и Шут (в „12 ночи ) да еще, мало кому извест
ный,—образ Пьера (в „Архангеле-Михаиле“). Б. Б.
Захава, который должен был говорить от лица 3-й Студии, заявил, что он не может, не смеет, не должен говорить. Ибо, как может Третья Студия, Студия Вахтангова,—говорить о нем,—о нем, который для Студии был не только учи
тель и вождь: „мы сами плод его твор^ чества, мы создание —его рук“. Миссия наша—сохранить Вахтангова жи
вым—вопреки его смерти. И это он
повелел. Не мочь, а главное,— не сметь говорить о нем...
Последнее слово взял И. Г. Антокольский, который отметил, что Вах
тангов учился у Революции, которой дышал он полной грудыо.
И был единственный, кто в самые суровые годы отважился па подвиг театрального творчества. Революция подготовила в нем внутренний взрыв.
Это отголосок того гула, который идет в „Потопе“, звучит в „Эрике“, когда шагает бедный безумный король по
своему королевству мертвых... И этот „Потоп“ вышиб двери синагоги и ра
зорвал горло юноши, поющего „Песньпесней“. И разрядилось кипение под
земных внутренних потоков, лирической темой в наивной напевности „Ту
рандот“. Искусство делается из камня и крови. Вот чему учил Вахтангов, который так чудесно верил в музыку,
в сердце актера, и не верил в свою смерть...
II.
Вечером в Московском Художественном театре был дан:
„Спектакль памяти режиссерам. X. Т. Е. Б. Вахтангова“.
Вступительное к нему слово произнес Вл. Ив. Немирович-Данченко, с замечательной чет
костью и ясностью обрисовавший художественную природу Вахтангова—режиссера.
Он начал с выражения благодарности от имени М. X. Т. и 1юй и 3-ей Студий всем посетившим театр в вечер памяти Вахтангова.
Он сказал далее, что хотя полугодовой день кончины не является сам по себе такою датою,
которая служит поводом для чествования памяти покойного, но, в силу того, что Студии были ли
шены возможности тогда же в мае, когда скончался Евгений Багратионович, устроить спектакль, ему посвященный,—М. X. Т. и Студии сочли возмож
ным и нужным выступить теперь, именно в этот полугодовой день.
Мао бы хотелось—продолжал Вл. Ив. Немирович-Данченко—вскрыть, что такое режиссер Вахтангов, и ч е м был он для Художественного театра.
Что такое вообще режиссер? Он не только постановщик, как называют его те, которые этим опре
делением исключают из понятия о режиссере все остальные элементы, слагающие подлинную при
роду и сущность режиссуры. Но режиссер не только тот, кто дает внешнюю форму и тон спек
таклю. Нет. Режиссер, в том смысле слова, которое создалось впервые именно в Художественном театре,—это вдохновитель всех частей, являющих спектакль. Даже больше: это создатель актерских образов, и он же—зеркало для актерского твор
чества. Это и учитель, и друг, и помощник, и царь, и организатор всего спектакля.
Такие режиссеры очень редки. А еще более редки
те, кто дает толчек, кто приобщает театр к новому двиягению. Ведь сдвиг и в искусстве совершается вообще нечасто. Но таким режиссером и был покойный Вахтангов.
Вахтангов вырос из Художественного театра.
Каким же был Художественный театр, когда пришел к нему Евгений Багратионович?
Эго было в тот период, когда наш театр, сыграв Чехова, уже мог ясно показать, в чем состояло его искусство:
Оно было в жизненности на сцене, в том, что эта жизнь, изображаемая на сцене, казалась правдоподобной, и главное, в том, что она была показана в атмосфере мечты о более красивой, более свободной жизни.
И здесь—в Художественном театре, Вахтангов учился его основному закону:
Закону внутреннего оправдания.
Такой закон говорит, что ничто не может быть сделано на сцене только лишь по техническим соображениям или в силу актерских требований красивости. Напротив: этот закон убеждает в том,
„Принцесса Турандот“—Карло Гоцци.
3 -я Студия М. Х. А.Т.
тора года до ее фактического основания, (работая
в кружке по изучению системы Станиславского),—
в этой самой Студии вел он борьбу с театром во имя Студии.
Режиссер Вахтангов испытывал всегда трагедию неудовлетворенности от сознания, что свое творчество он роздал другим, ибо-он ради режис
суры убивал в себе актера. И только три образа актерского творчества—дал он: Тэкельтон, Фрэзер, и Шут (в „12 ночи ) да еще, мало кому извест
ный,—образ Пьера (в „Архангеле-Михаиле“). Б. Б.
Захава, который должен был говорить от лица 3-й Студии, заявил, что он не может, не смеет, не должен говорить. Ибо, как может Третья Студия, Студия Вахтангова,—говорить о нем,—о нем, который для Студии был не только учи
тель и вождь: „мы сами плод его твор^ чества, мы создание —его рук“. Миссия наша—сохранить Вахтангова жи
вым—вопреки его смерти. И это он
повелел. Не мочь, а главное,— не сметь говорить о нем...
Последнее слово взял И. Г. Антокольский, который отметил, что Вах
тангов учился у Революции, которой дышал он полной грудыо.
И был единственный, кто в самые суровые годы отважился па подвиг театрального творчества. Революция подготовила в нем внутренний взрыв.
Это отголосок того гула, который идет в „Потопе“, звучит в „Эрике“, когда шагает бедный безумный король по
своему королевству мертвых... И этот „Потоп“ вышиб двери синагоги и ра
зорвал горло юноши, поющего „Песньпесней“. И разрядилось кипение под
земных внутренних потоков, лирической темой в наивной напевности „Ту
рандот“. Искусство делается из камня и крови. Вот чему учил Вахтангов, который так чудесно верил в музыку,
в сердце актера, и не верил в свою смерть...
II.
Вечером в Московском Художественном театре был дан:
„Спектакль памяти режиссерам. X. Т. Е. Б. Вахтангова“.
Вступительное к нему слово произнес Вл. Ив. Немирович-Данченко, с замечательной чет
костью и ясностью обрисовавший художественную природу Вахтангова—режиссера.
Он начал с выражения благодарности от имени М. X. Т. и 1юй и 3-ей Студий всем посетившим театр в вечер памяти Вахтангова.
Он сказал далее, что хотя полугодовой день кончины не является сам по себе такою датою,
которая служит поводом для чествования памяти покойного, но, в силу того, что Студии были ли
шены возможности тогда же в мае, когда скончался Евгений Багратионович, устроить спектакль, ему посвященный,—М. X. Т. и Студии сочли возмож
ным и нужным выступить теперь, именно в этот полугодовой день.
Мао бы хотелось—продолжал Вл. Ив. Немирович-Данченко—вскрыть, что такое режиссер Вахтангов, и ч е м был он для Художественного театра.
Что такое вообще режиссер? Он не только постановщик, как называют его те, которые этим опре
делением исключают из понятия о режиссере все остальные элементы, слагающие подлинную при
роду и сущность режиссуры. Но режиссер не только тот, кто дает внешнюю форму и тон спек
таклю. Нет. Режиссер, в том смысле слова, которое создалось впервые именно в Художественном театре,—это вдохновитель всех частей, являющих спектакль. Даже больше: это создатель актерских образов, и он же—зеркало для актерского твор
чества. Это и учитель, и друг, и помощник, и царь, и организатор всего спектакля.
Такие режиссеры очень редки. А еще более редки
те, кто дает толчек, кто приобщает театр к новому двиягению. Ведь сдвиг и в искусстве совершается вообще нечасто. Но таким режиссером и был покойный Вахтангов.
Вахтангов вырос из Художественного театра.
Каким же был Художественный театр, когда пришел к нему Евгений Багратионович?
Эго было в тот период, когда наш театр, сыграв Чехова, уже мог ясно показать, в чем состояло его искусство:
Оно было в жизненности на сцене, в том, что эта жизнь, изображаемая на сцене, казалась правдоподобной, и главное, в том, что она была показана в атмосфере мечты о более красивой, более свободной жизни.
И здесь—в Художественном театре, Вахтангов учился его основному закону:
Закону внутреннего оправдания.
Такой закон говорит, что ничто не может быть сделано на сцене только лишь по техническим соображениям или в силу актерских требований красивости. Напротив: этот закон убеждает в том,
„Принцесса Турандот“—Карло Гоцци.
3 -я Студия М. Х. А.Т.