страціи и интриги недоброжелателей 125, чтобы все выше и выше подымать авторитетъ офиціальнаго «высочайше утвержденнаго искусства». Сколько встрѣтилъ онъ на пути неудачъ и какъ стѣсненъ былъ Лебренъ вѣчной спѣшкой нетерпѣливаго государя, желавшаго сразу видѣть осуществленными всѣ тѢ мечты, для реализаціи которыхъ требовалась величайшая продуман
ность и отдѣлка. Но Лебрену оказалась подъ силу эта чудовищно-трудная дѣятельность. У него хватило и терпѣнія, и ума, и расчета. При этомъ все дѣлалось имъ съ сановной улыбкой на лицѣ, съ соблюденіемъ всѣхъ тѣхъ условныхъ церемоній, которыя въ тогдашнемъ быту свидѣтельствовали объ исчезновеніи и послѣднихъ слѣдовъ средневѣкового варварства. Лебренъ не только въ своихъ произведеніяхъ доказывалъ, что возродилась въ полномъ блескѣ прекрасная античность, но и самое его «поведеніе» и «осанка» вы
ражали какое-то состояніе вѣчной божественной молодости, не знающей ни усталости, ни тревоги, ни сомнѣній. II такимъ образомъ его трудъ становился двойнымъ и тройнымъ.
Въ частности, живоиисецъ-Лебрёнъ если и уступаетъ Лебрёну-дирижёру, то все же заслуживаетъ большого интереса. Лебрёнъ, какъ рисовальщикъ и какъ колористъ, не идетъ дальше «образцоваго владѣнія канонами эклектизма» 126. Зато какъ композиторъ онъ обнаруживаетъ безподобную находчивость, какъ психологъ-режиссёръ — не уступаетъ Пуссену (правда, у послѣдняго «манія экспрессивности» скорѣе вредитъ художественности его про
изведеній), а какъ декораторъ онъ достигаетъ моментами совершенно исключительнаго великолѣпія. Особой пышностью отличаются его декора
тивные ансамбли въ Hôtel Lambert, въ замкѣ Фукё Vaux-le-Vicomte и въ Версалѣ. Вычитывать смыслъ всѣхъ аллегорій, которыми онъ покрылъ плафоны этихъ дворцовъ, не интересно; все это завѣдомая ложь, не всегда остроумная, а иногда даже банальная. Но глазъ и умъ тѣмъ не менѣе радуются, слѣдя за тѣмъ, какъ однѣ формы сочетаются съ другими, какъ архитектурныя части связаны съ живописными, какъ разрѣшены задачи оптики и перспективы, какъ удары яркихъ колеровъ смягчены сосѣдствомъ разноцвѣтнаго золота, какъ тяжелые карнизы увиваются нѣжными розами, какъ мощные атланты несутъ громадныя глыбы и какъ пріятныя дамы въ парчевыхъ одѣяніяхъ и съ цвѣтами въ волосахъ подмигиваютъ изъ-за балюстрадъ. Хитрые девизы, загадочныя эмблемы, роскошные атрибуты, гро
моздкіе трофеи твердятъ во всемъ этомъ «стройномъ хаосѣ» о безподобномъ величіи одного избранника — полубога, соединившаго въ себѣ и благочестіе,
почему художникъ въ послѣдніе годы жизни, когда все лицо французской живописи измѣни
лось и «украсилось Венериной улыбкой», не нашелъ себѣ примѣненія. Сохранилось свѣдѣніе, что бѣдный Вердье, нѣкогда расписывавшій дворцы Короля - Солнца, принужденъ былъ торговать
своими композиціями на улицахъ Парижа.
125 Среди нихъ на первомъ мѣстѣ стоитъ знакомый уже намъ Миньяръ (см. стр. 214).
126 Впрочемъ, въ рисункѣ онъ не уступаетъ Маратти, а въ краскахъ даже превосходитъ Кортону.
ность и отдѣлка. Но Лебрену оказалась подъ силу эта чудовищно-трудная дѣятельность. У него хватило и терпѣнія, и ума, и расчета. При этомъ все дѣлалось имъ съ сановной улыбкой на лицѣ, съ соблюденіемъ всѣхъ тѣхъ условныхъ церемоній, которыя въ тогдашнемъ быту свидѣтельствовали объ исчезновеніи и послѣднихъ слѣдовъ средневѣкового варварства. Лебренъ не только въ своихъ произведеніяхъ доказывалъ, что возродилась въ полномъ блескѣ прекрасная античность, но и самое его «поведеніе» и «осанка» вы
ражали какое-то состояніе вѣчной божественной молодости, не знающей ни усталости, ни тревоги, ни сомнѣній. II такимъ образомъ его трудъ становился двойнымъ и тройнымъ.
Въ частности, живоиисецъ-Лебрёнъ если и уступаетъ Лебрёну-дирижёру, то все же заслуживаетъ большого интереса. Лебрёнъ, какъ рисовальщикъ и какъ колористъ, не идетъ дальше «образцоваго владѣнія канонами эклектизма» 126. Зато какъ композиторъ онъ обнаруживаетъ безподобную находчивость, какъ психологъ-режиссёръ — не уступаетъ Пуссену (правда, у послѣдняго «манія экспрессивности» скорѣе вредитъ художественности его про
изведеній), а какъ декораторъ онъ достигаетъ моментами совершенно исключительнаго великолѣпія. Особой пышностью отличаются его декора
тивные ансамбли въ Hôtel Lambert, въ замкѣ Фукё Vaux-le-Vicomte и въ Версалѣ. Вычитывать смыслъ всѣхъ аллегорій, которыми онъ покрылъ плафоны этихъ дворцовъ, не интересно; все это завѣдомая ложь, не всегда остроумная, а иногда даже банальная. Но глазъ и умъ тѣмъ не менѣе радуются, слѣдя за тѣмъ, какъ однѣ формы сочетаются съ другими, какъ архитектурныя части связаны съ живописными, какъ разрѣшены задачи оптики и перспективы, какъ удары яркихъ колеровъ смягчены сосѣдствомъ разноцвѣтнаго золота, какъ тяжелые карнизы увиваются нѣжными розами, какъ мощные атланты несутъ громадныя глыбы и какъ пріятныя дамы въ парчевыхъ одѣяніяхъ и съ цвѣтами въ волосахъ подмигиваютъ изъ-за балюстрадъ. Хитрые девизы, загадочныя эмблемы, роскошные атрибуты, гро
моздкіе трофеи твердятъ во всемъ этомъ «стройномъ хаосѣ» о безподобномъ величіи одного избранника — полубога, соединившаго въ себѣ и благочестіе,
почему художникъ въ послѣдніе годы жизни, когда все лицо французской живописи измѣни
лось и «украсилось Венериной улыбкой», не нашелъ себѣ примѣненія. Сохранилось свѣдѣніе, что бѣдный Вердье, нѣкогда расписывавшій дворцы Короля - Солнца, принужденъ былъ торговать
своими композиціями на улицахъ Парижа.
125 Среди нихъ на первомъ мѣстѣ стоитъ знакомый уже намъ Миньяръ (см. стр. 214).
126 Впрочемъ, въ рисункѣ онъ не уступаетъ Маратти, а въ краскахъ даже превосходитъ Кортону.