подобающее «христіаннѣйшему» королю, и счастливую побѣдоносность Марса, и просвѣщенное вниманіе къ прекрасному Аполлона.
Особенно выгодно отличаются декораціонныя работы Лебрена — будь то живопись, архитектуры, скульптура, мебель, шпалеры, фонтаны, сады — тѣмъ, что все у него крѣпко, стойко, мощно и, при всей своей грандіозности, не лишено успокаивающаго чувства мѣры. Лебрёнъ зорко высматри
валъ у Рубенса, Бернини, Кортоны все, что ему было нужно. Съ самой скороспѣлой юности готовясь къ своей роли, онъ остерегался всѣхъ тѣхъ безвкусныхъ излишествъ, которыми страдаютъ его болѣе темпераментные вдохновители. Но тѣмъ-то онъ и оказался пригоднымъ для роли «перваго живописца перваго въ мірѣ государя». Изъ всѣхъ художниковъ своего времени Лебрёнъ самый «благовоспитанный»; онъ строгъ безъ педантизма, роскошенъ безъ чванства временщика. Во всемъ чувствуется необычайно выдержанная и, однако, не гнетущая дисциплина, а феноменальное мастерство властвовать надъ другими, какъ надъ самимъ собой. И не въ этихъ ли чертахъ сдержан
ности, строгости, самообладанія сказываются «національныя особенности» Лебрёна! Не то же ли чувство мѣры дѣлаетъ французскую готику, при всей ея возвышенности, такой успокаивающей и умиротворяющей; не она ли придаетъ французскому рококо, сравнительно съ вычурами итальянцевъ и нѣмцевъ, такой благородный оттѣнокъ; не она ли звучитъ въ музыкѣ Обера, Делиба, и не она ли чеканитъ прозу Мериме и Флобера! Наоборотъ, какъ характерно
для нѣмецкой культуры, что Людовикъ II Баварскій, сдѣлавъ у себя въ «Herrenchiemsee» копію съ Версаля, именно пренебрегъ этой чертой и поже
лалъ придать всему оттѣнокъ «чрезмѣрной роскоши», болѣе достойной разбогатѣвшаго банкира, нежели короля-мецената.