ствіе заведенія книги государственныхъ долговъ; но государственный, долгъ, обремененный ассигнаціями, клонился къ банкротству, а это государственное банкротство угрожало довершить разореніе гражданъ. Собственники пріобрѣли земельныя имущества, но они не могли извлечь изъ нихъ пользы при общей ненадежности положенія дѣлъ: междоусобная война, военные поборы въ возмутившихся департаментахъ, безпрестанныс наборы молодыхъ людей въ армію, недостатокъ рабочихъ рукъ, недостатокъ капиталовъ, угнетенное состояніе торговли, невозможность
транспорта, прекращеніе кредита парализовали всякій трудъ и пріостанавливали всякія сдѣлки. Личности были свободны, но самая первичная свобода, свобода передвиженія была уничтожена разбоями, наводившими ужасъ на деревни, запущеннымъ состояніемъ дорогъ, тиранніею муници
пальныхъ администраторовъ. Была установлена демократическая форма правленія, но не было перваго культурнаго орудія ея—школъ. Противъ
свободы совѣсти никто не возражалъ, но свободное отправленіе богослуженія было лишь юридической фикціей. Гражданскіе законы находились еще въ зародышѣ. Полиція придиралась и притѣсняла, суды были скоры, судьи угождали партіямъ, а не судили по справедливости, всецѣло занятые преслѣдованіемъ «подозрительныхъ»; вѣдь подозрѣніе во враждебности къ властямъ оставалось самымъ тяжкимъ преступленіемъ; все это не обезпечивало гражданамъ ни безопасности ихъ личности, ни сохранности ихъ имуществъ; все это наводило страхъ, потому что сохранились еще нѣкоторыя личности, привычки и лицемѣріе временъ террора.
Наконецъ недоставало обезпеченія всѣхъ гражданскихъ вольностей, политической свободы, если не въ текстѣ закона, по крайней мѣрѣ на дѣлѣ, особливо въ нравахъ. Конвентъ смѣшалъ народоправство съ владычествомъ изувѣровъ и насильниковъ, свободу съ борьбою партій, республику съ диктатурой одной партіи: Франція ожидала правительства,
которое создастъ изъ республики общее для всѣхъ достояніе и общее благодѣяніе. Но этотъ народъ, который многаго чаялъ, сталъ скромнымъ нослѣ своей побѣды, столько онъ боролся и выстрадалъ, и когда въ
1795 году онъ потрсбовалъ конца революціи, его желанія не шли дальше законнаго правосудія, религіозной терпимости, хорошей администраціи и свода гражданскихъ законовъ. Конвентъ обѣщалъ это; конституцiя III года
служила залогомъ этого обѣщанія, и страна требовала иснолненія его отъ директоріи и совѣтовъ.
«Выборы совершались съ ненавистью къ конвенту, а не къ республикѣ», говорить одинъ здравомыслящій и хорошо освѣдомленный современникъ 2). Постоянная забота директоріи состояла въ томъ, чтобы
2) Thibaudeau, Mémoires sur la Convention et le Directoire, t. II, p. 12.
транспорта, прекращеніе кредита парализовали всякій трудъ и пріостанавливали всякія сдѣлки. Личности были свободны, но самая первичная свобода, свобода передвиженія была уничтожена разбоями, наводившими ужасъ на деревни, запущеннымъ состояніемъ дорогъ, тиранніею муници
пальныхъ администраторовъ. Была установлена демократическая форма правленія, но не было перваго культурнаго орудія ея—школъ. Противъ
свободы совѣсти никто не возражалъ, но свободное отправленіе богослуженія было лишь юридической фикціей. Гражданскіе законы находились еще въ зародышѣ. Полиція придиралась и притѣсняла, суды были скоры, судьи угождали партіямъ, а не судили по справедливости, всецѣло занятые преслѣдованіемъ «подозрительныхъ»; вѣдь подозрѣніе во враждебности къ властямъ оставалось самымъ тяжкимъ преступленіемъ; все это не обезпечивало гражданамъ ни безопасности ихъ личности, ни сохранности ихъ имуществъ; все это наводило страхъ, потому что сохранились еще нѣкоторыя личности, привычки и лицемѣріе временъ террора.
Наконецъ недоставало обезпеченія всѣхъ гражданскихъ вольностей, политической свободы, если не въ текстѣ закона, по крайней мѣрѣ на дѣлѣ, особливо въ нравахъ. Конвентъ смѣшалъ народоправство съ владычествомъ изувѣровъ и насильниковъ, свободу съ борьбою партій, республику съ диктатурой одной партіи: Франція ожидала правительства,
которое создастъ изъ республики общее для всѣхъ достояніе и общее благодѣяніе. Но этотъ народъ, который многаго чаялъ, сталъ скромнымъ нослѣ своей побѣды, столько онъ боролся и выстрадалъ, и когда въ
1795 году онъ потрсбовалъ конца революціи, его желанія не шли дальше законнаго правосудія, религіозной терпимости, хорошей администраціи и свода гражданскихъ законовъ. Конвентъ обѣщалъ это; конституцiя III года
служила залогомъ этого обѣщанія, и страна требовала иснолненія его отъ директоріи и совѣтовъ.
«Выборы совершались съ ненавистью къ конвенту, а не къ республикѣ», говорить одинъ здравомыслящій и хорошо освѣдомленный современникъ 2). Постоянная забота директоріи состояла въ томъ, чтобы
2) Thibaudeau, Mémoires sur la Convention et le Directoire, t. II, p. 12.