надписи. У личная реклама отчасти отнимаетъ у города всякую чинность и серьезность, но зато наполняетъ его жизнью и суетой. Ея вліяніе очень чувствуется, если съ шумной торговой улицы перейти въ тихій переулокъ, усаженный особняками, или въ провинціальную улицу Замоскворѣчья.
Вообще за послѣдніе годы улицы Москвы принимаютъ болѣе «европейскій» обликъ. Европеизируется уличная толпа, въ которой появляется нѣкоторыи «шикъ», приходящій вмѣстѣ съ понятіемъ «моды». Населеніе старой Москвы не имѣло представленія о модѣ. Костюмы и обычаи ре
гулировались традиціями, житейскимъ комфортомъ или личнымъ выборомъ. Стремленіе же къ безличной «модѣ», цѣнной только потому, что ей слѣдуютъ всѣ, рождается уже только при значительномъ развитіи городской жизни, при наличности той коллективной культуры, которая такъ нивеллируетъ горожанъ, дѣлая ихъ похожими на продукты фабричнаго произ
водства. Котелки, пиджаки, однообразіе чернаго цвѣта — завоевываютъ московскія улицы. Поддевки, русскія рубашки, фуражки и цвѣтные «пла
точки» — все это исчезаетъ, уходитъ къ пригородамъ. Эта нивеллировка различныхъ слоевъ городского населенія свидѣтельствуетъ объ общей демократизации культуры, подъ маской подражательности проглядываетъ стремленіе городскихъ низовъ пріобщиться къ мощному потоку міровой жизни. «Русская одежда» держится прочно только у старообрядцевъ восточ
ной части Москвы, да и то нерѣдко «нѣмецкое платье» снимается только для посѣщенія церковныхъ службъ.
Самымъ значительнымъ признакомъ развитія городской жизни представляется ускореніе темпа жизни, пріобрѣтеніе ею нервнаго, торопливаго ритма. Въ этомъ отношеніи Москва съ каждымъ годомъ дѣлаетъ гигантскіе шаги. Грамваи, автомобили, телефоны говорятъ объ этомъ такъ же убѣ
дительно, какъ и развитіе ночной жизни. Крупные промышленные центры никогда не затихаютъ на ночь, но въ Москвѣ кромѣ фабричной жизни кипитъ до поздней ночи и уличная жизнь. Многочисленные театры и безчисленные кинематографы, рестораны, ярко освѣщенныя электричествомъ
улицы, трамваи до поздней ночи — все это наполняетъ вечеромъ улицы шумомъ и движеніемъ. На главныхъ площадяхъ и улицахъ загораются электрическія рекламы, жизнь затихаетъ только къ 2 — 3 часамъ. А съ 4 5 часовъ снова просыпается городъ: ползутъ грузовые автомобили, чистятся улицы, начинаютъ появляться прохожіе...
Своеобразную картину московской общественной жизни представляютъ донынѣ во многихъ мѣстахъ сохранившіяся празднества и «гулянья», а также «торги», приноровленные къ какому-нибудь опредѣленному дню. Извѣстны воскресные торги на Сухаревской площади и Смоленскомъ рынкѣ. Смоленскіи торгъ не имѣетъ характера веселаго сборища. Здѣсь серьезно и сосредоточенно торгуютъ дешевымъ и старымъ одѣяніемъ, ста
рой обувью, мебелью, съѣстными припасами и матеріями. Праздной и болѣе или менѣе состоятельной публики Смоленскій рынокъ со своей
Вообще за послѣдніе годы улицы Москвы принимаютъ болѣе «европейскій» обликъ. Европеизируется уличная толпа, въ которой появляется нѣкоторыи «шикъ», приходящій вмѣстѣ съ понятіемъ «моды». Населеніе старой Москвы не имѣло представленія о модѣ. Костюмы и обычаи ре
гулировались традиціями, житейскимъ комфортомъ или личнымъ выборомъ. Стремленіе же къ безличной «модѣ», цѣнной только потому, что ей слѣдуютъ всѣ, рождается уже только при значительномъ развитіи городской жизни, при наличности той коллективной культуры, которая такъ нивеллируетъ горожанъ, дѣлая ихъ похожими на продукты фабричнаго произ
водства. Котелки, пиджаки, однообразіе чернаго цвѣта — завоевываютъ московскія улицы. Поддевки, русскія рубашки, фуражки и цвѣтные «пла
точки» — все это исчезаетъ, уходитъ къ пригородамъ. Эта нивеллировка различныхъ слоевъ городского населенія свидѣтельствуетъ объ общей демократизации культуры, подъ маской подражательности проглядываетъ стремленіе городскихъ низовъ пріобщиться къ мощному потоку міровой жизни. «Русская одежда» держится прочно только у старообрядцевъ восточ
ной части Москвы, да и то нерѣдко «нѣмецкое платье» снимается только для посѣщенія церковныхъ службъ.
Самымъ значительнымъ признакомъ развитія городской жизни представляется ускореніе темпа жизни, пріобрѣтеніе ею нервнаго, торопливаго ритма. Въ этомъ отношеніи Москва съ каждымъ годомъ дѣлаетъ гигантскіе шаги. Грамваи, автомобили, телефоны говорятъ объ этомъ такъ же убѣ
дительно, какъ и развитіе ночной жизни. Крупные промышленные центры никогда не затихаютъ на ночь, но въ Москвѣ кромѣ фабричной жизни кипитъ до поздней ночи и уличная жизнь. Многочисленные театры и безчисленные кинематографы, рестораны, ярко освѣщенныя электричествомъ
улицы, трамваи до поздней ночи — все это наполняетъ вечеромъ улицы шумомъ и движеніемъ. На главныхъ площадяхъ и улицахъ загораются электрическія рекламы, жизнь затихаетъ только къ 2 — 3 часамъ. А съ 4 5 часовъ снова просыпается городъ: ползутъ грузовые автомобили, чистятся улицы, начинаютъ появляться прохожіе...
Своеобразную картину московской общественной жизни представляютъ донынѣ во многихъ мѣстахъ сохранившіяся празднества и «гулянья», а также «торги», приноровленные къ какому-нибудь опредѣленному дню. Извѣстны воскресные торги на Сухаревской площади и Смоленскомъ рынкѣ. Смоленскіи торгъ не имѣетъ характера веселаго сборища. Здѣсь серьезно и сосредоточенно торгуютъ дешевымъ и старымъ одѣяніемъ, ста
рой обувью, мебелью, съѣстными припасами и матеріями. Праздной и болѣе или менѣе состоятельной публики Смоленскій рынокъ со своей