зонтъ. Уходило въ даль безконечное Замоскворѣчье, были видны Воробьевы горы, теперь закрытыя корпусами бутиковской фабрики. Не было многихъ общественныхъ зданій, представленіе о которыхъ теперь нераз
рывно связано съ архитектурнымъ обликомъ Москвы: не было «Метрополя» на Театральной площади, Музея Александра III, на мѣстѣ котораго находился не такъ давно пустырь—«Колымажный дворъ», Ярославскаго вок
зала, Брестскаго віадука и т, д. Во многихъ мѣстахъ разстилались громадныя пустыя пространства, по которымъ не рекомендовалось проходить по вечерамъ. Міусская площадь и Дѣвичье поле—покрывшіяся и покрывающіяся красивыми зданіями учебныхъ и благотворительныхъ учреждений, представляли зеленое поле, непроходимое весной, кой-гдѣ перерѣзанное заборами.
Характеръ улицъ былъ совсѣмъ иной. Трамвай, придающій культурный и торопливыи видъ городу, не существовалъ, позднѣе же пошелъ только по 2—з улицамъ. По главнымъ городскимъ артеріямъ ходила бельгіиская «конка». Хотя и устроенная европейцами, она во всемъ своемъ обликѣ хранила столько чисто московской неторопливости и патріархальности, что о ней нельзя не упомянуть. Конка ползла страшно мед
ленно, поэтому въ нее садились не столько для быстроты передвиженія, сколько «для отдыха», чтобы не утомляться «пѣшимъ хожденіемъ». Трясучіе вагоны съ меланхоличнымъ звономъ вѣчно болтающагося колокольчика каждыя 5 минутъ останавливались на разъѣздахъ. Наступало томи
тельное ожиданіе встрѣчнаго вагона, иногда задерживающагося чуть не на четверть часа. Зимой въ конкѣ былъ адскій холодъ: пассажиры, согрѣваясь, топотали ногами. При подъемахъ въ гору или даже просто при небольшихъ возвышенностяхъ къ вагону прицѣплялась еще одна лошадь, иногда двѣ, а на крутомъ подъемѣ отъ Трубной площади по Рождествен
скому бульвару прицѣплялись 2 пары, съ мальчишкой форейторомъ, и вся длинная громоздкая махина дребезжа неслась въ гору. Особенной медлительностью отличалась линія конки отъ Смоленскаго рынка до Сухаревой площади. Рейсъ обычно длился около часа.
Конка была излюбленной темой для ироническихъ выпадовъ москвичей. Обличеніе ея порядковъ и угрозы, что «управа приберетъ ихъ къ
рукамъ», объединяло всѣхъ пассажировъ вагона во время долгихъ стоянокъ на разъѣздахъ. Пассажиры набивались очень плотно и знакомства завязывались очень быстро. Широко была распространена поговорка: «съ передаточнымъ билетомъ—садись зимой, пріѣдешь лѣтомъ». «Коночная кляча» было ходячимъ ругательствомъ, для обозначенія негодности, несу
разности. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, между прочимъ по Покровкѣ, ходила конка съ имперіаломъ, на который не пускали женщинъ, а послѣ нѣкоторыхъ случаевъ паденія оттуда на мостовую, осторожные кондуктора не пускали наверхъ и пьяныхъ, предлагая имъ ѣхать внизу — въ первомъ классѣ. Интересно, что при своей медлительности конка часто давила и калѣчила людей...
рывно связано съ архитектурнымъ обликомъ Москвы: не было «Метрополя» на Театральной площади, Музея Александра III, на мѣстѣ котораго находился не такъ давно пустырь—«Колымажный дворъ», Ярославскаго вок
зала, Брестскаго віадука и т, д. Во многихъ мѣстахъ разстилались громадныя пустыя пространства, по которымъ не рекомендовалось проходить по вечерамъ. Міусская площадь и Дѣвичье поле—покрывшіяся и покрывающіяся красивыми зданіями учебныхъ и благотворительныхъ учреждений, представляли зеленое поле, непроходимое весной, кой-гдѣ перерѣзанное заборами.
Характеръ улицъ былъ совсѣмъ иной. Трамвай, придающій культурный и торопливыи видъ городу, не существовалъ, позднѣе же пошелъ только по 2—з улицамъ. По главнымъ городскимъ артеріямъ ходила бельгіиская «конка». Хотя и устроенная европейцами, она во всемъ своемъ обликѣ хранила столько чисто московской неторопливости и патріархальности, что о ней нельзя не упомянуть. Конка ползла страшно мед
ленно, поэтому въ нее садились не столько для быстроты передвиженія, сколько «для отдыха», чтобы не утомляться «пѣшимъ хожденіемъ». Трясучіе вагоны съ меланхоличнымъ звономъ вѣчно болтающагося колокольчика каждыя 5 минутъ останавливались на разъѣздахъ. Наступало томи
тельное ожиданіе встрѣчнаго вагона, иногда задерживающагося чуть не на четверть часа. Зимой въ конкѣ былъ адскій холодъ: пассажиры, согрѣваясь, топотали ногами. При подъемахъ въ гору или даже просто при небольшихъ возвышенностяхъ къ вагону прицѣплялась еще одна лошадь, иногда двѣ, а на крутомъ подъемѣ отъ Трубной площади по Рождествен
скому бульвару прицѣплялись 2 пары, съ мальчишкой форейторомъ, и вся длинная громоздкая махина дребезжа неслась въ гору. Особенной медлительностью отличалась линія конки отъ Смоленскаго рынка до Сухаревой площади. Рейсъ обычно длился около часа.
Конка была излюбленной темой для ироническихъ выпадовъ москвичей. Обличеніе ея порядковъ и угрозы, что «управа приберетъ ихъ къ
рукамъ», объединяло всѣхъ пассажировъ вагона во время долгихъ стоянокъ на разъѣздахъ. Пассажиры набивались очень плотно и знакомства завязывались очень быстро. Широко была распространена поговорка: «съ передаточнымъ билетомъ—садись зимой, пріѣдешь лѣтомъ». «Коночная кляча» было ходячимъ ругательствомъ, для обозначенія негодности, несу
разности. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, между прочимъ по Покровкѣ, ходила конка съ имперіаломъ, на который не пускали женщинъ, а послѣ нѣкоторыхъ случаевъ паденія оттуда на мостовую, осторожные кондуктора не пускали наверхъ и пьяныхъ, предлагая имъ ѣхать внизу — въ первомъ классѣ. Интересно, что при своей медлительности конка часто давила и калѣчила людей...