Такъ были постепенно отмѣчены стѣнами основныя линіи на планѣ Москвы. Но даже крайняя изъ этихъ линій не фиксировала окончательно границъ городской территоріи, которая продолжала расти за чертою Скородома. Мало того,—внѣ его стѣны, въ самый моментъ ея закладки, оста
лось нѣсколько поселеній, тяготѣвшихъ къ Москвѣ и сливавшихся съ нею въ бытовомъ отношеніи. Дѣло въ томъ, что сооруженіе стѣнъ диктовалось соображеніями, которыя почти не считались съ интересами городского быта. Городъ имѣлъ по преимуществу военное значеніе; это была линія укрѣпленій, постройка которой вызывалась потребностями обороны. Укрѣплялись стѣнами тѣ части Москвы, которыя въ данное время наиболѣе нуждались въ защитѣ отъ внѣшнихъ враговъ. Если Скородомъ не охватилъ всѣхъ поселеній, примыкавшихъ къ московскому посаду, то это нужно объяснить тѣмъ, что въ виду малой компактности некоторыхъ изъ нихъ оборона ихъ во время сооруженія стѣны не признавалась очередною задачей. Съ теченіемъ времени, въ связи съ удаленіемъ отъ Москвы границъ государ
ства, линіи московскихъ укрѣпленій потеряли значеніе, и городская территорія продолжала расти, уже не замыкаясь въ ограды.
Мы видѣли, что Герберштейнъ объяснялъ впечатлѣніе обширности, производимое Москвою, разбросанностью город
ского поселенія, множествомъ садовъ и незастроенныхъ площадей среди городскихъ построекъ. Вслѣдъ за Герберштейномъ эту особенность Москвы отмѣтили и другіе иностранцы, писавшіе о Россіи.
Несомнѣнно, что обиліемъ растительности въ значительной степени обусловливалась своеобразная красота панорамы Москвы,
видимой издали. Постройки терялись среди садовъ, надъ которыми тамъ и сямъ возвышались главы множества церквей, а въ самомъ центрѣ картины красовался Кремль, представлявшійся въ тогдашней обстановкѣ гораздо болѣе грандіознымъ, чѣмъ въ наше время. Но при ближайшемъ
ознакомленіи съ Москвою впечатлѣніе рѣзко измѣнялось. Спутники Олеарія говорили: «снаружи городъ кажется Іерусалимомъ, а внутри онъ точно Виѳлеемъ», — Москва поражала европейцевъ своимъ деревенскимъ
убожествомъ. Действительно, Москва была деревня громаднаго размѣра, хранившая въ своихъ стѣнахъ всѣ особенности великорусской деревни съ ея пренебрежительнымъ отношеніемъ къ удобствамъ жизни, съ ея почти органическимъ отвращеніемъ къ внѣшнему благоустройству.
Городъ былъ почти сплошь деревянный. Въ началѣ XVI в. каменныя постройки были наперечетъ: это были, кромѣ церквей въ Кремлѣ и на посадѣ,—послѣднихъ насчитывалось не больше 10-15,-—палаты вел. князя и митрополита и четыре дома частныхъ лицъ въ Кремлѣ. Правда, въ те
чете XVI в. и особенно въ XVII в. каменное строительство, главнымъ образомъ церковное, сдѣлало большіе успѣхи. Рейтенфельсъ говорить, что
Москва. Т. III,
2
лось нѣсколько поселеній, тяготѣвшихъ къ Москвѣ и сливавшихся съ нею въ бытовомъ отношеніи. Дѣло въ томъ, что сооруженіе стѣнъ диктовалось соображеніями, которыя почти не считались съ интересами городского быта. Городъ имѣлъ по преимуществу военное значеніе; это была линія укрѣпленій, постройка которой вызывалась потребностями обороны. Укрѣплялись стѣнами тѣ части Москвы, которыя въ данное время наиболѣе нуждались въ защитѣ отъ внѣшнихъ враговъ. Если Скородомъ не охватилъ всѣхъ поселеній, примыкавшихъ къ московскому посаду, то это нужно объяснить тѣмъ, что въ виду малой компактности некоторыхъ изъ нихъ оборона ихъ во время сооруженія стѣны не признавалась очередною задачей. Съ теченіемъ времени, въ связи съ удаленіемъ отъ Москвы границъ государ
ства, линіи московскихъ укрѣпленій потеряли значеніе, и городская территорія продолжала расти, уже не замыкаясь въ ограды.
Мы видѣли, что Герберштейнъ объяснялъ впечатлѣніе обширности, производимое Москвою, разбросанностью город
ского поселенія, множествомъ садовъ и незастроенныхъ площадей среди городскихъ построекъ. Вслѣдъ за Герберштейномъ эту особенность Москвы отмѣтили и другіе иностранцы, писавшіе о Россіи.
Несомнѣнно, что обиліемъ растительности въ значительной степени обусловливалась своеобразная красота панорамы Москвы,
видимой издали. Постройки терялись среди садовъ, надъ которыми тамъ и сямъ возвышались главы множества церквей, а въ самомъ центрѣ картины красовался Кремль, представлявшійся въ тогдашней обстановкѣ гораздо болѣе грандіознымъ, чѣмъ въ наше время. Но при ближайшемъ
ознакомленіи съ Москвою впечатлѣніе рѣзко измѣнялось. Спутники Олеарія говорили: «снаружи городъ кажется Іерусалимомъ, а внутри онъ точно Виѳлеемъ», — Москва поражала европейцевъ своимъ деревенскимъ
убожествомъ. Действительно, Москва была деревня громаднаго размѣра, хранившая въ своихъ стѣнахъ всѣ особенности великорусской деревни съ ея пренебрежительнымъ отношеніемъ къ удобствамъ жизни, съ ея почти органическимъ отвращеніемъ къ внѣшнему благоустройству.
Городъ былъ почти сплошь деревянный. Въ началѣ XVI в. каменныя постройки были наперечетъ: это были, кромѣ церквей въ Кремлѣ и на посадѣ,—послѣднихъ насчитывалось не больше 10-15,-—палаты вел. князя и митрополита и четыре дома частныхъ лицъ въ Кремлѣ. Правда, въ те
чете XVI в. и особенно въ XVII в. каменное строительство, главнымъ образомъ церковное, сдѣлало большіе успѣхи. Рейтенфельсъ говорить, что
Москва. Т. III,
2