рабочіе часы. И мать знаетъ все это, вся ея фигура выражаетъ безконечную и безсильную покорность загнаннаго судьбой существа: самой бы кое-какъ прокормиться, — куда пойдешь, кому скажешь!
Въ этомъ незатѣйливомъ сюжетѣ, художникъ возвысился до глубокой драмы. Картина лучше всякихъ трактатовъ рисуетъ безысход
ное положеніе Ваньки, бѣднаго ремесленнаго ученика. Ужъ куда какъ плохо живется этимъ малолѣтнимъ труженикамъ,—до отчаянія, до самоубійства плохо!
Но у «Ваньки» Маковскаго есть еще мать, а мать великое дѣло, хоть она бѣдна, стара и сама безпомощна; есть «Ваньки», участь ко
торыхъ еще безнадежнѣе, еще сиротливѣе. Таковъ Чеховскій «Ванька», у котораго на бѣломъ свѣтѣ никого не осталось, кромѣ дѣ
душки «Константина Макарыча», живущаго гдѣ-то «на деревнѣ».
— «А вчерась мнѣ была выволочка,—пишетъ этотъ Ванька по вышеприведенному наивному адресу, жалуясь на свою горькую долю, — хо
зяинъ выволокъ меня за волосья на дворъ и отчесалъ шпандыремъ за то, что я качалъ ихняго ребятенка въ люлькѣ и по нечаянности
заснулъ. А на недѣлѣ хозяйка велѣла мнѣ почистить селедку, а я началъ съ хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня въ харю тыкать. Подмастерья надо мною насмѣхаются, посылаютъ въ кабакъ за водкой и велятъ красть у хозяевъ огурцы, а хозяинъ бьетъ, чѣмъ попадя. А ѣды нѣту никакой. Утромъ даютъ хлѣбъ, въ обѣдъ каши и къ вечеру тоже хлѣбъ, а чтобъ чаю или щей, то хозяева сами трескаютъ.
— «А спать мнѣ велятъ въ сѣняхъ, а когда ребятенокъ ихній плачетъ, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дѣдушка! сдѣлай бо
жескую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нѣту никакой моей возможности... Кланяюсь тебѣ въ ножки и буду вѣчно Бога молить, увези меня отсюда, а то помру»...
И «Ваньки» помираютъ, дѣйствительно, сотнями, вдоволь намаявшись и наработавшись за свою короткую жизнь.
Въ русскомъ искусствѣ горе-злосчастье малолѣтнихъ ремесленниковъ нашло себѣ много изображеній, краснорѣчиво требующихъ защиты обездоленныхъ тружениковъ-дѣтей *).
*) Стоитъ только вспомнить безсмертныя произведенія великаго Перова! Прим. peд.
Опытъ прежнихъ мѣропріятій указалъ, что однѣ полицейскія мѣры не представляютъ средства для урегулированія отношеній хозяевъ къ дѣтямъ, отданнымъ имъ на выучку; без
словесность дѣтей, безвыходная нужда ихъ родителей всегда будутъ служить вѣрной гарантіей безотвѣтственности хозяевъ за всевозможную беззаконную эксплоатацію и жесто
кость. Очевидно, кромѣ полицейскихъ, здѣсь нужны и другія, воспитательныя мѣры.
Искусство, указывая на больное мѣсто въ жизни нашихъ ремесленниковъ, даетъ и сред
ство къ его исцѣленію. Намъ думается, что широкимъ развитіемъ художественно-промыш
ленныхъ школъ могли бы быть достигнуты нѣкоторыя воспитательныя цѣли. Вѣдь искус
ство не мертвая буква, а дѣло, движущее человѣческую душу, учащее понимать во внѣш
нихъ выраженіяхъ законы красоты, гармоніи, правды.
Если бы ремесленникъ пріобщился искусству, онъ научился бы любить нѣчто чистое, доб
рое, красивое; ему стало бы душно и тѣсно въ его развратной, пьяной, безобразной ма
стерской; при свѣтѣ искусства онъ пошелъ бы по пути нравственнаго очищенія.
Тò, чтò могло бы вдохнуть въ него искусство, въ смыслѣ пониманія красоты и изящнаго,— удерживало бы его отъ безобразныхъ нравственныхъ проявленій; это нѣчто стало бы незримымъ проповѣдникомъ противъ кулачной расправы, жестокости и сквернословія, - проповѣдникомъ, дѣйствующимъ контрастами красоты, добра и свѣта. Нравственное «я» ремесленника могло бы упорядочиться, если бы одухотворился его трудъ, и бѣднымъ дѣтямъ ученикамъ вздохнулось бы легче.
Какъ жаль, что такъ мало вѣрятъ въ силу искусства, и забываютъ, что польза есть также одно изъ мѣрилъ прекраснаго!
Высказавъ такимъ образомъ вполнѣ нашъ взглядъ на возможное значеніе художественно
промышленныхъ школъ,—мы возвратимся къ тому, съ чего начали.
Харьковская малярно-декоративная школа представляетъ чуть ли не единственное у насъ учрежденіе, преслѣдующее задачу сдѣлать изъ ремесла искусство, изъ простого маляра—маляра-художника. Какъ странно звучитъ это сопо
ставленіе: маляръ-художникъ, благодаря тому, что мы давно привыкли считать малярную работу синонимомъ безвкусицы!
По своей исключительности, дѣятельность
Въ этомъ незатѣйливомъ сюжетѣ, художникъ возвысился до глубокой драмы. Картина лучше всякихъ трактатовъ рисуетъ безысход
ное положеніе Ваньки, бѣднаго ремесленнаго ученика. Ужъ куда какъ плохо живется этимъ малолѣтнимъ труженикамъ,—до отчаянія, до самоубійства плохо!
Но у «Ваньки» Маковскаго есть еще мать, а мать великое дѣло, хоть она бѣдна, стара и сама безпомощна; есть «Ваньки», участь ко
торыхъ еще безнадежнѣе, еще сиротливѣе. Таковъ Чеховскій «Ванька», у котораго на бѣломъ свѣтѣ никого не осталось, кромѣ дѣ
душки «Константина Макарыча», живущаго гдѣ-то «на деревнѣ».
— «А вчерась мнѣ была выволочка,—пишетъ этотъ Ванька по вышеприведенному наивному адресу, жалуясь на свою горькую долю, — хо
зяинъ выволокъ меня за волосья на дворъ и отчесалъ шпандыремъ за то, что я качалъ ихняго ребятенка въ люлькѣ и по нечаянности
заснулъ. А на недѣлѣ хозяйка велѣла мнѣ почистить селедку, а я началъ съ хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня въ харю тыкать. Подмастерья надо мною насмѣхаются, посылаютъ въ кабакъ за водкой и велятъ красть у хозяевъ огурцы, а хозяинъ бьетъ, чѣмъ попадя. А ѣды нѣту никакой. Утромъ даютъ хлѣбъ, въ обѣдъ каши и къ вечеру тоже хлѣбъ, а чтобъ чаю или щей, то хозяева сами трескаютъ.
— «А спать мнѣ велятъ въ сѣняхъ, а когда ребятенокъ ихній плачетъ, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дѣдушка! сдѣлай бо
жескую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нѣту никакой моей возможности... Кланяюсь тебѣ въ ножки и буду вѣчно Бога молить, увези меня отсюда, а то помру»...
И «Ваньки» помираютъ, дѣйствительно, сотнями, вдоволь намаявшись и наработавшись за свою короткую жизнь.
Въ русскомъ искусствѣ горе-злосчастье малолѣтнихъ ремесленниковъ нашло себѣ много изображеній, краснорѣчиво требующихъ защиты обездоленныхъ тружениковъ-дѣтей *).
*) Стоитъ только вспомнить безсмертныя произведенія великаго Перова! Прим. peд.
Опытъ прежнихъ мѣропріятій указалъ, что однѣ полицейскія мѣры не представляютъ средства для урегулированія отношеній хозяевъ къ дѣтямъ, отданнымъ имъ на выучку; без
словесность дѣтей, безвыходная нужда ихъ родителей всегда будутъ служить вѣрной гарантіей безотвѣтственности хозяевъ за всевозможную беззаконную эксплоатацію и жесто
кость. Очевидно, кромѣ полицейскихъ, здѣсь нужны и другія, воспитательныя мѣры.
Искусство, указывая на больное мѣсто въ жизни нашихъ ремесленниковъ, даетъ и сред
ство къ его исцѣленію. Намъ думается, что широкимъ развитіемъ художественно-промыш
ленныхъ школъ могли бы быть достигнуты нѣкоторыя воспитательныя цѣли. Вѣдь искус
ство не мертвая буква, а дѣло, движущее человѣческую душу, учащее понимать во внѣш
нихъ выраженіяхъ законы красоты, гармоніи, правды.
Если бы ремесленникъ пріобщился искусству, онъ научился бы любить нѣчто чистое, доб
рое, красивое; ему стало бы душно и тѣсно въ его развратной, пьяной, безобразной ма
стерской; при свѣтѣ искусства онъ пошелъ бы по пути нравственнаго очищенія.
Тò, чтò могло бы вдохнуть въ него искусство, въ смыслѣ пониманія красоты и изящнаго,— удерживало бы его отъ безобразныхъ нравственныхъ проявленій; это нѣчто стало бы незримымъ проповѣдникомъ противъ кулачной расправы, жестокости и сквернословія, - проповѣдникомъ, дѣйствующимъ контрастами красоты, добра и свѣта. Нравственное «я» ремесленника могло бы упорядочиться, если бы одухотворился его трудъ, и бѣднымъ дѣтямъ ученикамъ вздохнулось бы легче.
Какъ жаль, что такъ мало вѣрятъ въ силу искусства, и забываютъ, что польза есть также одно изъ мѣрилъ прекраснаго!
Высказавъ такимъ образомъ вполнѣ нашъ взглядъ на возможное значеніе художественно
промышленныхъ школъ,—мы возвратимся къ тому, съ чего начали.
Харьковская малярно-декоративная школа представляетъ чуть ли не единственное у насъ учрежденіе, преслѣдующее задачу сдѣлать изъ ремесла искусство, изъ простого маляра—маляра-художника. Какъ странно звучитъ это сопо
ставленіе: маляръ-художникъ, благодаря тому, что мы давно привыкли считать малярную работу синонимомъ безвкусицы!
По своей исключительности, дѣятельность