религіозныхъ воззрѣній, которыя съ приблизительною точностью мы можемъ обозначить какъ облагороженіе первоначальныхъ потен
цій. Мы говоримъ: съ приблизительною точностью, ибо греческая религія всегда оставалась религіей природы. Но въ центрѣ ея теперь стоитъ власть, охраняющая право, карающая злодѣяніе,
власть главнымъ образомъ воплощенная въ высшемъ или небесномъ богѣ, въ Зевсѣ, къ которому однако обращаются также какъ къ „богу“
вообще, или къ „божественному , причемъ однако вѣра въ многобожіе не терпитъ при этомъ серьезнаго ущерба. Такое противорѣчивое воззрѣніе на божество мы уже видѣли у Геродота (I 232). Мы встрѣчаемъ его и у великихъ поэтовъ, иногда у трагиковъ, и прежде всего у Эсхила.
2. Мы не хотимъ пройти мимо величайшаго греческаго поэта, не сказавъ о немъ нѣсколькихъ словъ. О просвѣтляющемъ вліяніи иоэзіи говорятъ многіе и повидимому гораздо больше, чѣмъ они его испытали. Кто хочетъ непосредственно испытать это чувство, тому нужно лишь заглянуть въ драмы Эсхила. Достаточно прочесть изъ нихъ двадцать строчекъ, чтобы почувствовать себя внутренно освобожденнымъ, возвышеннымъ, обогащеннымъ. Мы стоимъ здѣсь передъ плѣнительной загадкой человѣческой природы. ІІоэзія, какъ и музыка,
въ меньшей степени дрѵгія искусства и красота природы, способны вызывать въ душѣ миръ, связанный съ господствомъ цѣльной лично-сти надъ ея элементами, и давать высокое наслажденіе, свойствен
ное этому психическому состоянію равновѣсія. Какъ происходить такое вліяніе, объ этомъ лучше скажетъ намъ будущее, когда рѣшеніе эететическихъ и моральныхъ вопросовъ будетъ опираться на біологію.
Два обстоятельства мѣшаютъ намъ однако счесть великаго поэта и его послѣдователей показателями перемѣны образа мысли эллиновъ. Врядъ ли поэтъ менѣе руководится художественными задачами, чѣмъ спекулятивными и религіозными намѣреніями; драма
турга. вынужденъ надѣлять своихъ персонажей мыслями и настроеніями, которыя лишь отчасти совпадаютъ съ его собственными. Но если мы примемъ въ соображеніе эти ограниченія, все же остается достаточно, чтобы признать огромное значеніе за свидѣтельствомъ этого человѣка, который является не только зеркаломъ, но и дѣятелемъ разбираемаго нами культурнаго процесса.
Эсхилъ, это тотъ, который больше, чѣмъ всякій другой, надѣлилъ образъ высшаго бога, „повелителя повелителей“, „блаженнѣйшаго изъ блаженныхъ“, чертами карающаго и награждающая судьи.
цій. Мы говоримъ: съ приблизительною точностью, ибо греческая религія всегда оставалась религіей природы. Но въ центрѣ ея теперь стоитъ власть, охраняющая право, карающая злодѣяніе,
власть главнымъ образомъ воплощенная въ высшемъ или небесномъ богѣ, въ Зевсѣ, къ которому однако обращаются также какъ къ „богу“
вообще, или къ „божественному , причемъ однако вѣра въ многобожіе не терпитъ при этомъ серьезнаго ущерба. Такое противорѣчивое воззрѣніе на божество мы уже видѣли у Геродота (I 232). Мы встрѣчаемъ его и у великихъ поэтовъ, иногда у трагиковъ, и прежде всего у Эсхила.
2. Мы не хотимъ пройти мимо величайшаго греческаго поэта, не сказавъ о немъ нѣсколькихъ словъ. О просвѣтляющемъ вліяніи иоэзіи говорятъ многіе и повидимому гораздо больше, чѣмъ они его испытали. Кто хочетъ непосредственно испытать это чувство, тому нужно лишь заглянуть въ драмы Эсхила. Достаточно прочесть изъ нихъ двадцать строчекъ, чтобы почувствовать себя внутренно освобожденнымъ, возвышеннымъ, обогащеннымъ. Мы стоимъ здѣсь передъ плѣнительной загадкой человѣческой природы. ІІоэзія, какъ и музыка,
въ меньшей степени дрѵгія искусства и красота природы, способны вызывать въ душѣ миръ, связанный съ господствомъ цѣльной лично-сти надъ ея элементами, и давать высокое наслажденіе, свойствен
ное этому психическому состоянію равновѣсія. Какъ происходить такое вліяніе, объ этомъ лучше скажетъ намъ будущее, когда рѣшеніе эететическихъ и моральныхъ вопросовъ будетъ опираться на біологію.
Два обстоятельства мѣшаютъ намъ однако счесть великаго поэта и его послѣдователей показателями перемѣны образа мысли эллиновъ. Врядъ ли поэтъ менѣе руководится художественными задачами, чѣмъ спекулятивными и религіозными намѣреніями; драма
турга. вынужденъ надѣлять своихъ персонажей мыслями и настроеніями, которыя лишь отчасти совпадаютъ съ его собственными. Но если мы примемъ въ соображеніе эти ограниченія, все же остается достаточно, чтобы признать огромное значеніе за свидѣтельствомъ этого человѣка, который является не только зеркаломъ, но и дѣятелемъ разбираемаго нами культурнаго процесса.
Эсхилъ, это тотъ, который больше, чѣмъ всякій другой, надѣлилъ образъ высшаго бога, „повелителя повелителей“, „блаженнѣйшаго изъ блаженныхъ“, чертами карающаго и награждающая судьи.