какъ оно было, а не такъ, какъ намъ бшо бы желательнѣе и пріятнѣе или казалось бы нолезнѣе, чтобы оно было.
Историческая наука, дѣйствителыго, призвана къ толу, чтобы быть наставницей жизни, но для того, чтобы исторія этимъ могла быть, она не должна ставить себѣ непосред
ственно такую задачу, какъ и художественная басня имѣетъ свою цѣнность безъ вытекающаго изъ нея правоученія. Говорятъ, что исторія учитъ лишь одному тому, что, въ
такого афоризма есть свое основаніе, но бѣда не еъ томъ, что сама исторія будто вообще неспособна учить, а въ томъ, что люди изъ исторіи не хотятъ или не умѣютъ учиться;
если же и случается, что у исторіи учатся, да пользы отъ этого не получается, то это бываетъ тогда, когда не столько хотятъ знать прошлое такимъ, какимъ оно было, сколько предста
вляютъ его себѣвъ извѣстномъ смыслѣ, примѣнительно къ свокмъ желаніямъ, упованіямъ и стремленіямъ. Пониманіе прошлаго можетъ быть и ошибочнымъ, въ зависимости отъ вторженія въ это пониманіе того, что диктуется пе фактами и логикой, а со стороны чувства и движеній воли, и если такая исторія дѣлается наставницей жизни, то жизнь отъ этого не выигрываетъ, а проигрываетъ.
Обозрѣвая поразительно-большую литературу по исторіп французской революціи, мы находимъ, что, чѣмъ раньше на
писана о ней книга, тѣмъ болѣе она проникнута интересами текущаго момента, чѣмъ позднѣе, наоборотъ, тѣмъ больше въ ней научнаго духа. Прежнія исторіи революціи были или ея апологіями, или инвективами противъ нея, т.-е. въ ихъ авторахъ чувствовались скорѣе то адвокаты, то прокуроры, одни—старавшіеся обѣлить, другіе—очернить революцію, нѣчто во всякоиъ случаѣ доказывавшіе для назиданія своихъ читате
лей, тогда какъ, чѣмъ ближе подходимъ къ нашему времени, тѣмъ все больше и больше вносится въ исторію революціи чисто -изслѣдовательскаго духа, безпристрастной критики и все меньше проявляется желанія наставлять, поучать, назидать. Пусть каждый читатель самъ извлекаетъ для себя уроки изъ того, что даетъ ему правдивая исторія, изображающая, что было, какъ оно было. Съ запросами чистаго знанія къ про
шлому подходятъ только одни пастоящіе историки, у большой же публики преобладаешь житейскій интересъ, но нужно, чтобы онъ удовлетворялся надлежащимъ въ научномъ отно
шеніи матеріаломъ, чтобы легенды, которыми обрастаютъ событія, не выдавались за факты, чтобы не обѣлялось то, что само по себѣ черно, и не четилось то, что итого не
Историческая наука, дѣйствителыго, призвана къ толу, чтобы быть наставницей жизни, но для того, чтобы исторія этимъ могла быть, она не должна ставить себѣ непосред
ственно такую задачу, какъ и художественная басня имѣетъ свою цѣнность безъ вытекающаго изъ нея правоученія. Говорятъ, что исторія учитъ лишь одному тому, что, въ
сущности, никого ничему не научаетъ. Еъ сожалѣнію, для
такого афоризма есть свое основаніе, но бѣда не еъ томъ, что сама исторія будто вообще неспособна учить, а въ томъ, что люди изъ исторіи не хотятъ или не умѣютъ учиться;
если же и случается, что у исторіи учатся, да пользы отъ этого не получается, то это бываетъ тогда, когда не столько хотятъ знать прошлое такимъ, какимъ оно было, сколько предста
вляютъ его себѣвъ извѣстномъ смыслѣ, примѣнительно къ свокмъ желаніямъ, упованіямъ и стремленіямъ. Пониманіе прошлаго можетъ быть и ошибочнымъ, въ зависимости отъ вторженія въ это пониманіе того, что диктуется пе фактами и логикой, а со стороны чувства и движеній воли, и если такая исторія дѣлается наставницей жизни, то жизнь отъ этого не выигрываетъ, а проигрываетъ.
Обозрѣвая поразительно-большую литературу по исторіп французской революціи, мы находимъ, что, чѣмъ раньше на
писана о ней книга, тѣмъ болѣе она проникнута интересами текущаго момента, чѣмъ позднѣе, наоборотъ, тѣмъ больше въ ней научнаго духа. Прежнія исторіи революціи были или ея апологіями, или инвективами противъ нея, т.-е. въ ихъ авторахъ чувствовались скорѣе то адвокаты, то прокуроры, одни—старавшіеся обѣлить, другіе—очернить революцію, нѣчто во всякоиъ случаѣ доказывавшіе для назиданія своихъ читате
лей, тогда какъ, чѣмъ ближе подходимъ къ нашему времени, тѣмъ все больше и больше вносится въ исторію революціи чисто -изслѣдовательскаго духа, безпристрастной критики и все меньше проявляется желанія наставлять, поучать, назидать. Пусть каждый читатель самъ извлекаетъ для себя уроки изъ того, что даетъ ему правдивая исторія, изображающая, что было, какъ оно было. Съ запросами чистаго знанія къ про
шлому подходятъ только одни пастоящіе историки, у большой же публики преобладаешь житейскій интересъ, но нужно, чтобы онъ удовлетворялся надлежащимъ въ научномъ отно
шеніи матеріаломъ, чтобы легенды, которыми обрастаютъ событія, не выдавались за факты, чтобы не обѣлялось то, что само по себѣ черно, и не четилось то, что итого не