убежавшихъ отъ смерти. Мы ничего не отвѣчали на извѣстіе сего подозрительнаго человѣка, котораго попутчики мои называли именемъ похожимъ на мошенника, и пошли своей дорогою, хотя
такое увѣдомленіе было и не слишкомъ пріятно. Часу въ четвертомъ уже мы находились близко Москвы.
Подходя къ Троицкой заставѣ, увидѣлъ я на полѣ одногочеловека, повидимому не похожаго на Француза, подошелъ къ нему и спросилъ его по русски, кто онъ таковъ? Это былъ одинъ от
ставной Русской солдатъ, прислуживавшій въ Маріинской больницѣ. Каково поступаютъ въ Москвѣ Французы?—По своему,
отвѣчалъ мне старикъ, продолжая копать картофель; однакожъ днемъ теперь не грабятъ и не бьютъ, а вечеромъ не ходи поздно.
А что значатъ эти частые ружейные выстрѣлы, которые мы то почитали за перестрелку пикетовъ, то за исполненіе тѣхъ словъ, которыя намъ пророчилъ незнакомый.—Это ничего. Французы не дадутъ появиться ни голубю, ни галкѣ и безпрестанно ихъ стрѣляютъ. Спасибо тебѣ, добрый человѣкъ, за извѣстіе, сказалъ я старику и пошелъ далѣе. Воздухъ часъ отъ часу становился
тяжелѣе, такъ что когда, перешедши валъ, приближился я къ обгорѣлымъ зданіямъ, то почти невозможно было дышать сво
бодно. Иной подумаетъ, что, по состоянію тогдашняго времени и погоды, казалось бы, должно было свирѣпствовать въ Москвѣ
заразительнымъ болѣзнямъ. Совсѣмъ напротивъ: страхъ заставлялъ все переносить съ терпѣніемъ, и въ то время въ Москвѣ почти
совершенно больныхъ не было. Не успѣлъ я пройти нѣсколькосаженей, какъ во многихъ мѣстахъ показались мнѣ прогуливающіеся Французские солдаты, коихъ разноцветное платье очень походило на маскарадные наряды. При первомъ взглядѣ на враговъ своихъ, сердце мое стеснилось, холодный потъ пробѣжалъ по всѣмъ жиламъ, и я не знаю, какое чувство наполнило мою душу. Могу только припомнить, что я шелъ или очень тороп
ливо, или слишкомъ медленно и робко, и поминутно озирался вокругъ себя. Добрые читатели простятъ мнѣ эту робость, ко
торой въ моемъ состояніи не возможно было не чувствовать; иба я почиталъ себя безпрестанно въ опасностяхъ, сопряженныхъ, можетъ быть, съ потерею самой жизни. Однакожъ, проше дши улицы двѣ, я сталъ нисколько посмѣлѣе, и Французы уже не были для меня страшны. Не доходя до Сухаревой башни, уви
дѣлъ я еще двоихъ Русскихъ, довольно порядочно одѣтыхъ, изъ ко ихъ у одного была на рукѣ алая повязка. Разпростившись съ
такое увѣдомленіе было и не слишкомъ пріятно. Часу въ четвертомъ уже мы находились близко Москвы.
Подходя къ Троицкой заставѣ, увидѣлъ я на полѣ одногочеловека, повидимому не похожаго на Француза, подошелъ къ нему и спросилъ его по русски, кто онъ таковъ? Это былъ одинъ от
ставной Русской солдатъ, прислуживавшій въ Маріинской больницѣ. Каково поступаютъ въ Москвѣ Французы?—По своему,
отвѣчалъ мне старикъ, продолжая копать картофель; однакожъ днемъ теперь не грабятъ и не бьютъ, а вечеромъ не ходи поздно.
А что значатъ эти частые ружейные выстрѣлы, которые мы то почитали за перестрелку пикетовъ, то за исполненіе тѣхъ словъ, которыя намъ пророчилъ незнакомый.—Это ничего. Французы не дадутъ появиться ни голубю, ни галкѣ и безпрестанно ихъ стрѣляютъ. Спасибо тебѣ, добрый человѣкъ, за извѣстіе, сказалъ я старику и пошелъ далѣе. Воздухъ часъ отъ часу становился
тяжелѣе, такъ что когда, перешедши валъ, приближился я къ обгорѣлымъ зданіямъ, то почти невозможно было дышать сво
бодно. Иной подумаетъ, что, по состоянію тогдашняго времени и погоды, казалось бы, должно было свирѣпствовать въ Москвѣ
заразительнымъ болѣзнямъ. Совсѣмъ напротивъ: страхъ заставлялъ все переносить съ терпѣніемъ, и въ то время въ Москвѣ почти
совершенно больныхъ не было. Не успѣлъ я пройти нѣсколькосаженей, какъ во многихъ мѣстахъ показались мнѣ прогуливающіеся Французские солдаты, коихъ разноцветное платье очень походило на маскарадные наряды. При первомъ взглядѣ на враговъ своихъ, сердце мое стеснилось, холодный потъ пробѣжалъ по всѣмъ жиламъ, и я не знаю, какое чувство наполнило мою душу. Могу только припомнить, что я шелъ или очень тороп
ливо, или слишкомъ медленно и робко, и поминутно озирался вокругъ себя. Добрые читатели простятъ мнѣ эту робость, ко
торой въ моемъ состояніи не возможно было не чувствовать; иба я почиталъ себя безпрестанно въ опасностяхъ, сопряженныхъ, можетъ быть, съ потерею самой жизни. Однакожъ, проше дши улицы двѣ, я сталъ нисколько посмѣлѣе, и Французы уже не были для меня страшны. Не доходя до Сухаревой башни, уви
дѣлъ я еще двоихъ Русскихъ, довольно порядочно одѣтыхъ, изъ ко ихъ у одного была на рукѣ алая повязка. Разпростившись съ