пускавшихъ въ ходъ всякія ругательства, не исключая и площадныхъ, а иной разъ и прямо палку; знала и разныя системы преподаванія, начиная отъ безхитростной, основанной на правилѣ: «вѣдь лучше книги не скажешь!», кончая болѣе тонкими и сложными, но столь же плодотворными.
Интересно было писаніе сочиненій у одного преподавателя русскаго языка, большого ханжи. «Стоило только соблюсти обычный пріемъ, и, какъ бы сочиненіе ни было пошло, въ графѣ непремѣнно ставилась отмѣтка б. Пріемъ былъ несложный: описываешь ли прогулку,—надо было сочинителю въ заключеніе услышать звонъ колокола, зовущаго къ заутренѣ или всенощной, и зайти въ храмъ Божій поблагодарить Подателя всѣхъ благъ за такую пріятную прогулку и за красоты природы, Имъ насажденный; описываешь ли бурю, — надо было закон
чить молитвой къ Богу, являющемуся въ грозныхъ тучахъ и молніяхъ и напояющему дождемъ Своимъ нивы поселянина. И мы возсылали эти благодарственный и хвалебныя мольбы во всякомъ почти сочиненіи кстати и не кстати,— эта уловка всегда удавалась намъ». Ясно, ка
ково было преподаваніе словесности въ рукахъ такого господина; онъ заставлялъ каждаго ученика покупать по 1 руб. скропанную имъ въ плохихъ стишонкахъ похвалу св. Митрофанію, но не давалъ читать
книгъ изъ гимназической библіотеки и не знакомилъ въ классѣ съ русскими писателями; Пушкина онъ называлъ безбожникомъ, а романы считалъ ересью. Другой преподаватель словесности признавалъ несу
ществующей русскую литературу до Ломоносова, а Гоголя считалъ сальнымъ писателемъ (за ком. «Женитьба»). Лучше другихъ предметовъ были поставлены математика и физика. Надъ всѣмъ этимъ міромъ висѣлъ гимназическій уставъ того времени съ правомъ сѣчь розгами до 4-го класса и съ постоянной тенденціей начальства сѣчь до 5-го.
Гимназія мало что могла дать добраго очень любознательному, серьезному и въ то же время очень впечатлительному и чуткому маль
чику, какимъ былъ Аѳанасьевъ. Правда, она и не отняла у него много изъ того, чѣмъ наградила его природа: Аѳанасьевъ былъ далеко не зауряднымъ субъектомъ, и, вѣроятно, многіе изъ его товарищей получили отъ нея въ наслѣдство гораздо больше дурного. Но справед
ливость требуетъ замѣтить, что безобразныя стороны гимназическаго режима смягчались, какъ это нерѣдко у насъ бываетъ, отсутствіемъ строгой послѣдовательности и обдуманной системы. Съ Аѳанасьевымъ въ гимназіи былъ характерный случай. Въ IV классѣ его хотѣли высѣчь за драку съ товарищемъ; онъ убѣжалъ изъ гимназіи и отказался слѣдовать за присланнымъ солдатомъ, пока не получилъ обѣщанія, что его не высѣкутъ; его всего болѣе возмущало нарушеніе устава. Будь гимназія послѣдовательнѣе и высѣки она этого сознательнаго и развитого 15-лѣтняго мальчика, неизвѣстно, чѣмъ бы кончилъ нашъ ученый. Любопытно, что учитель гимназіи, у котораго жилъ пансіоне
Интересно было писаніе сочиненій у одного преподавателя русскаго языка, большого ханжи. «Стоило только соблюсти обычный пріемъ, и, какъ бы сочиненіе ни было пошло, въ графѣ непремѣнно ставилась отмѣтка б. Пріемъ былъ несложный: описываешь ли прогулку,—надо было сочинителю въ заключеніе услышать звонъ колокола, зовущаго къ заутренѣ или всенощной, и зайти въ храмъ Божій поблагодарить Подателя всѣхъ благъ за такую пріятную прогулку и за красоты природы, Имъ насажденный; описываешь ли бурю, — надо было закон
чить молитвой къ Богу, являющемуся въ грозныхъ тучахъ и молніяхъ и напояющему дождемъ Своимъ нивы поселянина. И мы возсылали эти благодарственный и хвалебныя мольбы во всякомъ почти сочиненіи кстати и не кстати,— эта уловка всегда удавалась намъ». Ясно, ка
ково было преподаваніе словесности въ рукахъ такого господина; онъ заставлялъ каждаго ученика покупать по 1 руб. скропанную имъ въ плохихъ стишонкахъ похвалу св. Митрофанію, но не давалъ читать
книгъ изъ гимназической библіотеки и не знакомилъ въ классѣ съ русскими писателями; Пушкина онъ называлъ безбожникомъ, а романы считалъ ересью. Другой преподаватель словесности признавалъ несу
ществующей русскую литературу до Ломоносова, а Гоголя считалъ сальнымъ писателемъ (за ком. «Женитьба»). Лучше другихъ предметовъ были поставлены математика и физика. Надъ всѣмъ этимъ міромъ висѣлъ гимназическій уставъ того времени съ правомъ сѣчь розгами до 4-го класса и съ постоянной тенденціей начальства сѣчь до 5-го.
Гимназія мало что могла дать добраго очень любознательному, серьезному и въ то же время очень впечатлительному и чуткому маль
чику, какимъ былъ Аѳанасьевъ. Правда, она и не отняла у него много изъ того, чѣмъ наградила его природа: Аѳанасьевъ былъ далеко не зауряднымъ субъектомъ, и, вѣроятно, многіе изъ его товарищей получили отъ нея въ наслѣдство гораздо больше дурного. Но справед
ливость требуетъ замѣтить, что безобразныя стороны гимназическаго режима смягчались, какъ это нерѣдко у насъ бываетъ, отсутствіемъ строгой послѣдовательности и обдуманной системы. Съ Аѳанасьевымъ въ гимназіи былъ характерный случай. Въ IV классѣ его хотѣли высѣчь за драку съ товарищемъ; онъ убѣжалъ изъ гимназіи и отказался слѣдовать за присланнымъ солдатомъ, пока не получилъ обѣщанія, что его не высѣкутъ; его всего болѣе возмущало нарушеніе устава. Будь гимназія послѣдовательнѣе и высѣки она этого сознательнаго и развитого 15-лѣтняго мальчика, неизвѣстно, чѣмъ бы кончилъ нашъ ученый. Любопытно, что учитель гимназіи, у котораго жилъ пансіоне