ромъ Аѳанасьевъ, послѣ этого случая писалъ его отцу, прося разрѣшенія наказывать его розгами, но отецъ не согласился. Аѳанасьевъ пишетъ: «Отвѣтъ отца (вмѣстѣ съ письмомъ Д...скаго) я берегу, какъ дорогой для меня памятникъ свѣтлаго взгляда этого человѣка на воспитаніе».
Въ самомъ дѣлѣ, очень поучительно читать (въ неизданныхъ письмахъ) этотъ обмѣнъ педагогическихъ взглядовъ между патентованнымъ педагогомъ — воспитателемъ и человѣкомъ, «учившимся на мѣдныя деньги» и, нужно замѣтить, порядочно строгимъ въ семьѣ. Педагогъ недоволенъ вообще неуступчивостью и запальчивостью Саши (Аѳанасьевъ всю жизнь былъ самостоятельнаго, прямого и горячаго характера); но послѣдняя его ссора съ товарищемъ и особенно бѣгство изъ гимназіи (хотя его, по увѣренію педагога, хотѣли только привести на мѣсто экзекуціи и показать ему розги) окончательно воз
мутили почтеннаго воспитателя, и вотъ онъ, прося у отца письменнаго согласія на розги, прибавляетъ: «чѣмъ, конечно, я не буду пользоваться, но, показавъ ему вашу волю, укрощу эту строптивость, которая начинаетъ у него развиваться съ мыслью, что онъ не подлежитъ дѣтскимъ взысканіямъ. Эта мысль есть пагуба для дѣтей... Я увѣренъ, что вы будете содѣйствовать намъ въ добромъ дѣлѣ образованія сына вашего».
Н. И. Аѳанасьевъ, очевидно, не увидалъ добраго дѣла въ томъ, чего отъ него просили; отвѣтъ его дышитъ простотой и вмѣстѣ очень вѣрнымъ пониманіемъ человѣческаго достоинства. Онъ огорченъ ша
лостью сына, проситъ его назидать и штрафовать, но пишетъ: «Что касается тѣлеснаго наказанія, я прошу васъ этого не дѣлать; знаю, что пословица гласить — за битаго двухъ небитыхъ даютъ, но дурно
и то, если одинъ только страхъ наказанія будетъ дѣйствовать. Кромѣ того, тѣлесное наказаніе можетъ имѣть (для мальчика честолюбиваго) дурныя послѣдствія, судя по видѣнному уже мною примѣру. Я желалъ бы, чтобы слова и стыдъ больше имѣли дѣйствія, чѣмъ наказаніе. Изъ письма же вашего я заключилъ, что Саша ушелъ изъ гимназіи не иначе, какъ отъ страха наказанія, иначе думать нельзя; слѣдовательно, онъ имѣетъ чувства и дорожить собой». Почтенный воспитатель, вѣроятно, такъ и не могъ взять въ толкъ, какъ можно видѣть аргумента противъ примѣненія розги именно въ томъ непослушаніи, ко
Но такъ или иначе, нельзя не поставить воронежскимъ педагогамъ въ заслугу уже того, что они не изгнали дерзкаго ослушника: это — заслуга очень скромная, но и для нея кое-что требуется; неизвѣстно, всегда ли и въ наше время педагогическій совѣтъ въ аналогичномъ случаѣ станетъ на высоту воззрѣнія Аѳанасьева-отца. Мы съ умысломъ остановились на этомъ эпизодѣ; онъ характеризуетъ теорію
Въ самомъ дѣлѣ, очень поучительно читать (въ неизданныхъ письмахъ) этотъ обмѣнъ педагогическихъ взглядовъ между патентованнымъ педагогомъ — воспитателемъ и человѣкомъ, «учившимся на мѣдныя деньги» и, нужно замѣтить, порядочно строгимъ въ семьѣ. Педагогъ недоволенъ вообще неуступчивостью и запальчивостью Саши (Аѳанасьевъ всю жизнь былъ самостоятельнаго, прямого и горячаго характера); но послѣдняя его ссора съ товарищемъ и особенно бѣгство изъ гимназіи (хотя его, по увѣренію педагога, хотѣли только привести на мѣсто экзекуціи и показать ему розги) окончательно воз
мутили почтеннаго воспитателя, и вотъ онъ, прося у отца письменнаго согласія на розги, прибавляетъ: «чѣмъ, конечно, я не буду пользоваться, но, показавъ ему вашу волю, укрощу эту строптивость, которая начинаетъ у него развиваться съ мыслью, что онъ не подлежитъ дѣтскимъ взысканіямъ. Эта мысль есть пагуба для дѣтей... Я увѣренъ, что вы будете содѣйствовать намъ въ добромъ дѣлѣ образованія сына вашего».
Н. И. Аѳанасьевъ, очевидно, не увидалъ добраго дѣла въ томъ, чего отъ него просили; отвѣтъ его дышитъ простотой и вмѣстѣ очень вѣрнымъ пониманіемъ человѣческаго достоинства. Онъ огорченъ ша
лостью сына, проситъ его назидать и штрафовать, но пишетъ: «Что касается тѣлеснаго наказанія, я прошу васъ этого не дѣлать; знаю, что пословица гласить — за битаго двухъ небитыхъ даютъ, но дурно
и то, если одинъ только страхъ наказанія будетъ дѣйствовать. Кромѣ того, тѣлесное наказаніе можетъ имѣть (для мальчика честолюбиваго) дурныя послѣдствія, судя по видѣнному уже мною примѣру. Я желалъ бы, чтобы слова и стыдъ больше имѣли дѣйствія, чѣмъ наказаніе. Изъ письма же вашего я заключилъ, что Саша ушелъ изъ гимназіи не иначе, какъ отъ страха наказанія, иначе думать нельзя; слѣдовательно, онъ имѣетъ чувства и дорожить собой». Почтенный воспитатель, вѣроятно, такъ и не могъ взять въ толкъ, какъ можно видѣть аргумента противъ примѣненія розги именно въ томъ непослушаніи, ко
торое особенно ставилось въ вину, какъ строптивость, подлежащая искорененію для блага юноши.
Но такъ или иначе, нельзя не поставить воронежскимъ педагогамъ въ заслугу уже того, что они не изгнали дерзкаго ослушника: это — заслуга очень скромная, но и для нея кое-что требуется; неизвѣстно, всегда ли и въ наше время педагогическій совѣтъ въ аналогичномъ случаѣ станетъ на высоту воззрѣнія Аѳанасьева-отца. Мы съ умысломъ остановились на этомъ эпизодѣ; онъ характеризуетъ теорію