чудо, и ужаснулся. Потомъ повѣдалъ о томъ игумену и прочимъ благочестивымъ старцамъ. Всѣ слышали и исполнились ужаса, а игуменъ далъ хлѣбнику наставленіе: „когда отрокъ Онуфрій по
просить у тебя хлѣба, скажи ему, чтобъ онъ просилъ у Того, кому самъ столько разъ давалъ. Такъ хлѣбникъ и сдѣлалъ. Тогда Онуфрій,
будучи голоденъ, сталъ плакать и во слезахъ пошолъ въ церковь и, приступивши къ изображенному Младенцу Христу, такъ сказалъ Ему: „Хлѣбникъ говорить, чтобъ Ты далъ мнѣ твоего хлѣба, а своего онъ не хочетъ давать. Тогда изображенный Младенецъ Христосъ подалъ ему хлѣбъ необыкновенный (въ рукописи—изряденъ), чистъ и бѣлъ, какъ снѣгъ, и тепелъ, а величиною таковъ, сколько возмо
жно семилѣтнему отроку съ трудомъ понести. Онуфрій же, принявъ тотъ хлѣбъ, едва могъ его донести; пришолъ къ игумену и, отроче
ски хваляся, говорилъ: „вотъ что далъ мнѣ Младенецъ Христосъ.
Игуменъ, премного удивлялся такому чуду, созвалъ всѣхъ монаховъ и велѣлъ передъ ними хлѣбнику и самому отроку Онуфрію расска
зать все, какъ было. И всѣ прославили Господа Бога великимъ гласомъ, и раздробили хлѣбъ тотъ всѣмъ на благословеніе, а болящіе, вкушая отъ него, получали здравіе; отрока же Онуфрія всѣ чтили, какъ ангела Божія. Достигши десятилѣтняго возраста, Онуфрій пошолъ въ пустыню, какъ повѣствуется въ его житіи.
Изъ сличенія нашего сказанія съ нѣмецкимъ ясно чувствуется передѣлка первоначальнаго аскетическаго мотива на болѣе идеаль
ный и мечтательный, въ стилѣ средневѣковаго Запада. Вкушеніе божественнаго хлѣба, во очію происшедшее въ пустынномъ египетскомъ монастырѣ, получило на Западѣ таинственное значеніе рай
ской пищи въ вѣчной жизни, куда по смерти отходятъ, и мальчикъ, бесѣдовавшій съ изображеніемъ Христа, и оба монаха, между тѣмъ какъ Онуфрій идетъ въ пустыню спасаться.
Повѣсть 22-я. О жидовскомъ мальчтѣ. Въ нѣмецкой проповѣди повѣствуется, какъ однажды нѣкоторый мальчикъ изъ жидовъ, играя съ дѣтьми христіанъ, пришолъ въ церковь и тамъ, вмѣстѣ съ
другими, причастился Св. Таинъ. Жидъ, отецъ мальчика, узнавъ объ этомъ, бросилъ его въ горящую печь, въ которой однако онъ спасся отъ пламени, будучи покрыть—какъ ему казалось—покровомъ Дѣвы Маріи, явившейся ему съ Младенцемъ Христомъ на рукахъ.
просить у тебя хлѣба, скажи ему, чтобъ онъ просилъ у Того, кому самъ столько разъ давалъ. Такъ хлѣбникъ и сдѣлалъ. Тогда Онуфрій,
будучи голоденъ, сталъ плакать и во слезахъ пошолъ въ церковь и, приступивши къ изображенному Младенцу Христу, такъ сказалъ Ему: „Хлѣбникъ говорить, чтобъ Ты далъ мнѣ твоего хлѣба, а своего онъ не хочетъ давать. Тогда изображенный Младенецъ Христосъ подалъ ему хлѣбъ необыкновенный (въ рукописи—изряденъ), чистъ и бѣлъ, какъ снѣгъ, и тепелъ, а величиною таковъ, сколько возмо
жно семилѣтнему отроку съ трудомъ понести. Онуфрій же, принявъ тотъ хлѣбъ, едва могъ его донести; пришолъ къ игумену и, отроче
ски хваляся, говорилъ: „вотъ что далъ мнѣ Младенецъ Христосъ.
Игуменъ, премного удивлялся такому чуду, созвалъ всѣхъ монаховъ и велѣлъ передъ ними хлѣбнику и самому отроку Онуфрію расска
зать все, какъ было. И всѣ прославили Господа Бога великимъ гласомъ, и раздробили хлѣбъ тотъ всѣмъ на благословеніе, а болящіе, вкушая отъ него, получали здравіе; отрока же Онуфрія всѣ чтили, какъ ангела Божія. Достигши десятилѣтняго возраста, Онуфрій пошолъ въ пустыню, какъ повѣствуется въ его житіи.
Изъ сличенія нашего сказанія съ нѣмецкимъ ясно чувствуется передѣлка первоначальнаго аскетическаго мотива на болѣе идеаль
ный и мечтательный, въ стилѣ средневѣковаго Запада. Вкушеніе божественнаго хлѣба, во очію происшедшее въ пустынномъ египетскомъ монастырѣ, получило на Западѣ таинственное значеніе рай
ской пищи въ вѣчной жизни, куда по смерти отходятъ, и мальчикъ, бесѣдовавшій съ изображеніемъ Христа, и оба монаха, между тѣмъ какъ Онуфрій идетъ въ пустыню спасаться.
Повѣсть 22-я. О жидовскомъ мальчтѣ. Въ нѣмецкой проповѣди повѣствуется, какъ однажды нѣкоторый мальчикъ изъ жидовъ, играя съ дѣтьми христіанъ, пришолъ въ церковь и тамъ, вмѣстѣ съ
другими, причастился Св. Таинъ. Жидъ, отецъ мальчика, узнавъ объ этомъ, бросилъ его въ горящую печь, въ которой однако онъ спасся отъ пламени, будучи покрыть—какъ ему казалось—покровомъ Дѣвы Маріи, явившейся ему съ Младенцемъ Христомъ на рукахъ.