и дочери дѣвицы въ каретахъ и въ зазоръ себѣ того не ставятъ».
Политическіе порядки Польши вызываютъ въ Голстомъ одно пренебрежете.
«Есть, пишетъ онъ, одна палата великая, которую поляки называютъ изба сенаторская; въ той палатѣ бываетъ у поляковъ сеймъ,
у которой палаты окна великія; окончины были стекольчатая, всѣ повыломаны, и окна разбиты отъ нестройнаго совѣта и отъ несогласія во всѣхъ дѣлахъ пьяныхъ поляковъ»...
Въ этомъ еще сказывается типичный московскій человѣкъ съ его высокомѣрнымъ отношеніемъ ко всему чужому. Но вскорѣ это чу
жое начинаетъ удивлять его и внушать уваженіе. Въ одномъ изъ
городовъ Моравіи онъ увидѣлъ удивительные часы и подробно описываетъ ихъ.
_«ТѢ часы бьютъ перечасье музыкійскимъ согласіемъ, и какъ тѣ часы станутъ бить перечасье, въ то время видимо, что люди, вырѣзанные изъ дерева бьютъ въ колокола руками; ниже того сдѣланы два человѣка рѣзные же изъ дерева, и учнутъ въ тоже время трубити на трубахъ; и съ одной стороны у тѣхъ часовъ выходятъ люди пѣшіе рѣзные же изъ дерева, и съ другой стороны тѣхъ же часовъ выѣзжаютъ на лошадяхъ люди, вырѣзанные изъ дерева также, что и вышепомяненные пѣшіе изъ за стѣны. Сдѣланы всѣ тѣ люди изрядною работою».
Въ томъ же городѣ, кромѣ чудесныхъ часовъ, возбудившихъ его наивное любопытство, онъ со вниманіемъ отмѣчаетъ «академію высокихъ наукъ», въ которой «студентовъ зѣло много».
Очень поразила его Вѣна, своими роскошными зданіями, а въ особенности освѣщеніемъ улицъ, отъ котораго «по вся ночи бываетъ по улицамъ и переулкамъ велика свѣтлость».
Онъ присутствуетъ на богослуженіи въ храмѣ св. Стефана. Необычная церковная музыка ему не понравилась—показалась слишкомъ шумной, не соотвѣтствующей мѣсту. Онъ видѣлъ церковную процессію вокругъ собора съ участіемъ императора и двора. Наивное вниманіе вызываютъ въ немъ дамскіе зонтинки, которые онъ назы
ваешь маленькими «балдахинами». Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ отмѣчаетъ, что цесаря никто подъ руки не ведетъ, и быть можетъ мирится при этомъ съ новыми обычаями русскаго двора.
Сильное впечатлѣніе произвела на него Венеція. Здѣсь онъ уже прощаетъ многое, очень непохожее на родные нравы. Онъ начинаетъ привыкать къ новизнѣ; предубѣжденія его разбиты. Онъ говоритъ:
\