либо. Оно и понятно: изобразительные мотивы, песенные напевы еще могут при своей удобопонятности переноситься с места на место и вызывать подражание; но для литературных памятников при разнородности языков и отсутствии пере
водов это немыслимо. Конечно, не исключена возможность случайного перелета какого нибудь сказочного или новелли
стического мотива с Востока в Грецию, но ведь не в этом суть; главное то, что пи один литературный тип не был Гре
цией заимствован с Востока—и наоборот, нет у нас ни одного литературного типа, которого бы мы, прямо или косвенно, не заимствовали из Греции.
Итак, греческая литература—начало общеевропейской, как и греческая история через римскую империю продолжается в истории новой Европы. Но роль греческой литературы, доста
точно выдвинутая этой аналогией, еще много значительнее: она не только была плоскостью отправления для новоевро
пейской—она в ряде дальнейших эпох была ее вдохнови
тельницей, вливая—прямо или косвенно—в нее свои силы и побуждая ее этим ко все пышнейшему и пышнейшему расцвету. Эти эпохи мы называем Возрождениями; действи
тельно, этот термин применяется далеко не исключительно к т. наз. итальянскому, великому Возрождению XIV—XVI вв. Гово
рят о „каролинговском , „оттоновском“ Возрождении в средние века, расцвет арабской культуры был в сущности тем же Возро
ждением, и им же была и та эпоха под’ема германского духа в 1780—1830 гг., которой историки культуры присвоили имя неогуманизма—германским Возрождением в противовес тому первому великому романскому. Славянский мир в обоих участвовал лишь косвенно, освещаемый отраженным или прело
мленным светом; его будущая культурная самобытность требует,
чтобы и он имел свое—числом третье—великое славянское Возрождение. А для достижения одинаковых целей и сред
ства должны быть одинаковы: подобно своим старшим братьям, и славяне должны впитать в себя античность, оплодотворить