улицамъ, ходилъ, ходилъ, усталъ страшно и присѣлъ на лѣсенкѣ около одного магазина; на мнѣ была дрянная шинелишка исаржевыя панталоны. Горе такъ проняло меня, что я закрылъ лицо руками и заплакалъ. Вдругъ
слышу шаги. Смотрю — нищіе съ мальчикомъ. «Подайте, Христа ради», протянулъ мальчикъ, обращаясь ко мнѣ и останавливаясь. Онъ не собрался еще съ мыслями, что сказать, какъ старикъ толкнулъ мальчика. — Что ты? не видишь развѣ, онъ самъ къ утру окоченѣетъ. Эхъ голова! Чего ты здѣсь? — продолжалъ старикъ. — Ничего, — отвѣтилъ я. —• Ничего! — Ишь, гордый. Пріюту, видно, нѣту? Пойдемъ съ нами. —• Не пойду, оставьте меня. —• Ну, не ломайся. Окоченѣешь, говорю. — Дѣлать нечего, пошелъ. Пришли въ 17-ю линію Васильевскаго острова и вошли въ большую комнату, наполненную бабами, нищими и дѣтьми. Въ одномъ углу играл « въ три листка. Старикъ подвелъ меня къ играющимъ. — Вотъ грамот
ный, — сказалъ онъ, — a пріютиться некуда. Дайте ему водки. Иззябъ весь. — Я выпилъ полъ-рюмки. Одна старуха постлала постель, подло
жила подъ голову подушечку. Ерѣпко и хорошо уснулось. Когда проснулся, въ комнатѣ никого не было, кромѣ старухи. Она обратилась ко мнѣ: «напиши мнѣ аттестата, а то безъ него плохо». Нащісалъ и получилъ 15 копеекъ».
Какое же значеніе для Некрасова имѣло это тяжелое время, какъ повліяло на его душевный строй и міросозерцаніе? Цѣлые годы жизнен
ной борьбы въ то время, когда формируется человѣкъ, не могутъ ни для кого пройти безслѣдно, не прошли они безслѣдно и для Некрасова, наложивъ свой особый отпечатокъ на его духовный обликъ, и этотъ отпечатокъ не изгладится во всю послѣдующую его жизнь. Суровая бѣдность, вѣчная погоня за грошевой работой развили въ немъ, прежде всего, ка
кую-то скрытность, замкнутость въ самомъ себѣ. По отзывамъ людей, близко знавшихъ его, въ немъ всегда было что-то загадочное, невыска
занное, затаенное отъ всѣхъ постороннихъ взглядовъ. Только когда слишкомъ уже сильна была потребность подѣлиться съ другими своимъ внутреннимъ міромъ, онъ прибѣгалъ къ откровенности и то чаще не въ личной бесѣдѣ, не съ однимъ человѣкомъ, а съ массой своихъ читателей, которые являлись точно духовниками его и принимали исповѣдь наболѣвшей души.
Если сдержанныя муки,
Накипѣвъ, подъ сердце подойдутъ, Я пишу,
говорить Некрасовъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній. Эту особенность Некрасова — выливать свои задушевныя мысли только на бумагѣ не мѣшаетъ помнить особенно тѣмъ, кто рѣшается утверждать, что Некрасовъ былъ неискренъ въ своей поэзіи, писалъ ради внѣшней выгоды, стараясь угодить толпѣ.
Сверхъ того, въ это же время тяжелой, упорной борьбы за существовате, когда приходилось едва не умирать съ голоду, Некрасовъ, по его же собственнымъ словамъ, «поклялся не умереть на чердакѣ», т.-е. говоря иными словами, рѣшилъ во что бы то ни стало, какими бы то ни было
слышу шаги. Смотрю — нищіе съ мальчикомъ. «Подайте, Христа ради», протянулъ мальчикъ, обращаясь ко мнѣ и останавливаясь. Онъ не собрался еще съ мыслями, что сказать, какъ старикъ толкнулъ мальчика. — Что ты? не видишь развѣ, онъ самъ къ утру окоченѣетъ. Эхъ голова! Чего ты здѣсь? — продолжалъ старикъ. — Ничего, — отвѣтилъ я. —• Ничего! — Ишь, гордый. Пріюту, видно, нѣту? Пойдемъ съ нами. —• Не пойду, оставьте меня. —• Ну, не ломайся. Окоченѣешь, говорю. — Дѣлать нечего, пошелъ. Пришли въ 17-ю линію Васильевскаго острова и вошли въ большую комнату, наполненную бабами, нищими и дѣтьми. Въ одномъ углу играл « въ три листка. Старикъ подвелъ меня къ играющимъ. — Вотъ грамот
ный, — сказалъ онъ, — a пріютиться некуда. Дайте ему водки. Иззябъ весь. — Я выпилъ полъ-рюмки. Одна старуха постлала постель, подло
жила подъ голову подушечку. Ерѣпко и хорошо уснулось. Когда проснулся, въ комнатѣ никого не было, кромѣ старухи. Она обратилась ко мнѣ: «напиши мнѣ аттестата, а то безъ него плохо». Нащісалъ и получилъ 15 копеекъ».
Какое же значеніе для Некрасова имѣло это тяжелое время, какъ повліяло на его душевный строй и міросозерцаніе? Цѣлые годы жизнен
ной борьбы въ то время, когда формируется человѣкъ, не могутъ ни для кого пройти безслѣдно, не прошли они безслѣдно и для Некрасова, наложивъ свой особый отпечатокъ на его духовный обликъ, и этотъ отпечатокъ не изгладится во всю послѣдующую его жизнь. Суровая бѣдность, вѣчная погоня за грошевой работой развили въ немъ, прежде всего, ка
кую-то скрытность, замкнутость въ самомъ себѣ. По отзывамъ людей, близко знавшихъ его, въ немъ всегда было что-то загадочное, невыска
занное, затаенное отъ всѣхъ постороннихъ взглядовъ. Только когда слишкомъ уже сильна была потребность подѣлиться съ другими своимъ внутреннимъ міромъ, онъ прибѣгалъ къ откровенности и то чаще не въ личной бесѣдѣ, не съ однимъ человѣкомъ, а съ массой своихъ читателей, которые являлись точно духовниками его и принимали исповѣдь наболѣвшей души.
Если сдержанныя муки,
Накипѣвъ, подъ сердце подойдутъ, Я пишу,
говорить Некрасовъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній. Эту особенность Некрасова — выливать свои задушевныя мысли только на бумагѣ не мѣшаетъ помнить особенно тѣмъ, кто рѣшается утверждать, что Некрасовъ былъ неискренъ въ своей поэзіи, писалъ ради внѣшней выгоды, стараясь угодить толпѣ.
Сверхъ того, въ это же время тяжелой, упорной борьбы за существовате, когда приходилось едва не умирать съ голоду, Некрасовъ, по его же собственнымъ словамъ, «поклялся не умереть на чердакѣ», т.-е. говоря иными словами, рѣшилъ во что бы то ни стало, какими бы то ни было