Уже при первомъ своемъ появленіи Тургеневъ привлекъ къ себѣ взоры. Но это было еще простое любо
пытство къ новизнѣ, сочувствіе молодой надеждѣ. Скорѣе привѣтствіе, нежели сужденіе. Да и самъ авторъ еще слишкомъ не опредѣлился для сужденій. Таковъ Турге
невъ у Бѣлинскаго, который осыпаетъ его дебютную „Парашу столь же пылкими, сколько безформенными похвалами, приложимыми ко всякой „поэмѣ вообще , если она талантлива. Даже начало „Записокъ- охотника
настолько мало приподняло покрывало надъ истиннымъ ликомъ Тургенева, что Бѣлинскій могъ впасть здѣсь въ одну изъ самыхъ рѣзкихъ своихъ ошибокъ. Какъ странно читать теперь, что у Тургенева „нѣгь таланта чистаго
творчества и что одинъ изъ величайшихъ европейскихъ романистовъ „не можетъ создавать характеровъ, ставить ихъ въ такія отношенія между собою, изъ какихъ обра
зуются сами собой романы или повѣсти . Конечно, доля . этой удивительной ошибки должна быть отнесена на счетъ той дружеской близорукости, которая естественно устанавливается въ отношеніяхъ старшаго къ младшему, учителя къ ученику, какими были въ значительной мѣрѣ отношенія Бѣлинскаго къ Тургеневу. Правда также, что
сравнивая своего младшаго друга съ казакомъ Луганскимъ (псевдонимъ Даля) и утверждая, будто „настоя
щій родъ того и другого—физіологическіе очерки раз- ныхъ сторонъ русскаго быта и русскаго люда“, Бѣлинскій всетаки намѣтилъ и одну подлинно „характеристи
ческую черту Тургеневскаго таланта, говоря: „ему
едва ли бы удалось создать вѣрно такой характеръ, подобнаго которому онъ не встрѣчалъ въ дѣйствительности“. „Онъ всегда долженъ держаться почвы дѣйствительности“... „Романтикъ реализма оправдалъ этотъ прогнозъ: если искать параллели между любимыми его французскими пейзажами, то манера Тургенева, весь его „стиль ближе всего напоминаетъ Коро: вѣяніе „призра
ковъ“ легко возникаетъ въ зыблящихся предѣлахъ этого романтическаго міра, но его бчертанія никогда не утра
чиваютъ вполнѣ своихъ реальныхъ формъ. „Онъ всегда долженъ держаться почвы дѣйствительности“...
Извѣстно, что слѣдующее поколѣніе 50-60-70-хъ го
пытство къ новизнѣ, сочувствіе молодой надеждѣ. Скорѣе привѣтствіе, нежели сужденіе. Да и самъ авторъ еще слишкомъ не опредѣлился для сужденій. Таковъ Турге
невъ у Бѣлинскаго, который осыпаетъ его дебютную „Парашу столь же пылкими, сколько безформенными похвалами, приложимыми ко всякой „поэмѣ вообще , если она талантлива. Даже начало „Записокъ- охотника
настолько мало приподняло покрывало надъ истиннымъ ликомъ Тургенева, что Бѣлинскій могъ впасть здѣсь въ одну изъ самыхъ рѣзкихъ своихъ ошибокъ. Какъ странно читать теперь, что у Тургенева „нѣгь таланта чистаго
творчества и что одинъ изъ величайшихъ европейскихъ романистовъ „не можетъ создавать характеровъ, ставить ихъ въ такія отношенія между собою, изъ какихъ обра
зуются сами собой романы или повѣсти . Конечно, доля . этой удивительной ошибки должна быть отнесена на счетъ той дружеской близорукости, которая естественно устанавливается въ отношеніяхъ старшаго къ младшему, учителя къ ученику, какими были въ значительной мѣрѣ отношенія Бѣлинскаго къ Тургеневу. Правда также, что
сравнивая своего младшаго друга съ казакомъ Луганскимъ (псевдонимъ Даля) и утверждая, будто „настоя
щій родъ того и другого—физіологическіе очерки раз- ныхъ сторонъ русскаго быта и русскаго люда“, Бѣлинскій всетаки намѣтилъ и одну подлинно „характеристи
ческую черту Тургеневскаго таланта, говоря: „ему
едва ли бы удалось создать вѣрно такой характеръ, подобнаго которому онъ не встрѣчалъ въ дѣйствительности“. „Онъ всегда долженъ держаться почвы дѣйствительности“... „Романтикъ реализма оправдалъ этотъ прогнозъ: если искать параллели между любимыми его французскими пейзажами, то манера Тургенева, весь его „стиль ближе всего напоминаетъ Коро: вѣяніе „призра
ковъ“ легко возникаетъ въ зыблящихся предѣлахъ этого романтическаго міра, но его бчертанія никогда не утра
чиваютъ вполнѣ своихъ реальныхъ формъ. „Онъ всегда долженъ держаться почвы дѣйствительности“...
Извѣстно, что слѣдующее поколѣніе 50-60-70-хъ го