А. Н. Бенуа. Б. Кустодіевъ
Но вскорѣ Лондонъ, какъ и Антверпенъ, какъ Гамбургъ, какъ Парижъ и Ныо-Іоркъ, по мѣрѣ того, какъ онъ ближе знакомится съ ними, проникаютъ его душу мощью своей жизни, кипучей дѣятельности, по
бѣдами человѣка въ области техники, механизмомъ всей современной культуры и цивилизаціи: онъ ихъ и воспоетъ впослѣдствіи, а пока въ ближайшей трилогіи «Les Apparus dans mes chemins», «Campagnes Nalluoinées» и «Villages Illusoire»), 1891—1893 гг, онъ рисуетъ жизнь деревпи и въ ней ищетъ символовъ героизма, возвышеннаго, божественнаго.
Поэтъ находитъ ихъ не въ рыцаряхъ, палладинахъ, гарцующихъ на своихъ борзыхъ копяхъ, а въ простыхъ деревенскихъ жителяхъ, сред
нихъ людяхъ, ремесленникахъ... Эмиль Вергарнъ представляетъ полную противоположность, напримѣръ, Анри де Ренье, Вагнеру и приближается къ новѣйшей тенденціи реалистовъ и натуралистовъ (Зола, Толстой), оставаясь въ то же время вѣрнымъ традиціи Рембрандта и др.
Вергарнъ женился въ 1890 г. и съ женою продолжалъ свои путешествія въ Германію, Испанію, гдѣ его другъ художникъ Дарій Регойосъ познакомилъ его со всѣмъ народнымъ складомъ жизни современной Испаніи въ лицѣ крестьянъ, погонщиковъ, торреадоровъ и т. п.
И вотъ появляются одинъ за другимъ три шедевра, которые устанав„Entrez!“ Борисъ Григорьевъ.
ливаютъ окончательно физіономію и въ то же время славу «великаго поэта», какимъ въ нихъ Вергарнъ дѣйствительно является: «Les Villes tentaculaires», «Les Visages delà vie» и «Les Forces Tumultueuses» (1902— 1905).
Здѣсь уже Вергарнъ сознаетъ агонію стараго міра и расцвѣтъ и мощь побѣдившаго его новаго. Ему уже жизнь не представляется мракомъ, рыданіемъ, смертью. Постепенная медленная, но вѣрная побѣда человѣческаго генія и творчества исполняетъ его бодростью, радостью, счастіемъ: —
Je marche avec l’orgueil d’aimer l’air et la terre D’etre immense et d’etre fou Et de meler le monde et tout
A cet enivrement de vie élémentaire.
(Я шествую въ гордомъ сознаніи, что воздухъ люблю я к землю, Что я необъятенъ, безуменъ,
Что міръ весь—и все съ нимъ—объемлю
Въ своемъ упоеніи жизнью.) (Forces Tumultueuses).
А эти четыре стиха—взятые наугадъ—изъ «Villes Tentaculaires развѣ не рисуютъ, съ одной стороны грань, которая по мысли поэта легла между старымъ и новымъ міромъ, а, съ другой, настроенія и кругозоръ самого Вергарна:
Et les vitraux, grands de siècles agenouillés
Devant le Christ, avec leurs papes iinmoutiles
Et leurs martyrs et leurs héros, semblent trembler Au bruit d un train loin sur la ville?
Ha-дняхъ въ петербургскомъ литературномъ обществѣ нѣкоторые литераторы признавали, что современная демократія и новыя формы и устои жизни не даютъ достаточныхъ элементовъ вдохновенія, творчества и художественнаго экстаза.
Они не зпаютъ или проглядѣли Вергарна.
Не даромъ одинъ изъ лучшихъ его біографовъ, Леонъ Блзальжеттъ, говоритъ о немъ:
«О, поэзія эпохи машинъ и народныхъ толпъ, эры блестящаго «безобразія» (laideur)—какъ мало еще ее чувствуютъ и какъ мало людей
имѣетъ силу ее выразить. Но придетъ день, когда поэты—истинные— намъ скажутъ, выявивъ эмоціи, которыя насъ охватываютъ при видѣ движущагося локомотива или парохода, намъ скажутъ эту новую стран
ную красоту, заключающуюся и въ линотипіи или въ другомъ чудесномъ инструментѣ. Слава Вергарна между прочимъ въ томъ, что онъ ввелъ въ искусство эту огромную живучесть, которою сейчасъ трепещетъ пла
нета, дымящая изъ всѣхъ усѣявшихъ ее фабричныхъ кратеровъ, онъ сумѣлъ при помощи адекватнаго искусства выразить смятеніе и гигант
скій порывъ человѣчества, охваченнаго движеніемъ къ объявленію и строющаго основу новой болѣе обширной и болѣе освѣщенной обители для будущаго человѣка. Это поистинѣ циклопическая работа имѣетъ именно въ немъ своего пѣвца на нашемъ языкѣ: ея кризисы, ея натиски, ея страхи и ея надежды нашли въ немъ свои голоса. Его искусство про
низано тѣми же электричествами, которыя изъ конца въ конецъ земли расцвѣтаютъ въ «новыхъ чудесахъ». Онъ не обманулъ своего вѣка. И поднимающемуся человѣчеству онъ предложилъ достойное его искусство!»
Вергарнъ, никогда не позировавшій, работавшій и росшій вмѣстѣ съ своимъ творчествомъ среди появлявшихся однихъ за другими твореній, отходилъ все болѣе и болѣе отъ «католическаго» пониманія человѣ
ческой жизни и ея смысла, приближаясь все болѣе и болѣе, какъ мы уже видѣли, къ культу радости бытія, къ культурѣ энтузіазма.
Культурѣ энтузіазма, которымъ проникнутъ его духъ и все его существо, поэтъ и посвятилъ свою лекцію, которую онъ прочиталъ въ Петербургѣ, а потомъ повторитъ въ Москвѣ, Варшавѣ и Кіевѣ.
Е Семеновъ.
ПИСЬМО.
Отъ поцѣлуевъ—сумеречныхъ, блеклыхъ— Росы и зноя каждый мертвый разъ—
Вы видѣли, какъ расцвѣтаютъ въ стеклахъ— Пунцово розы въ поздній, лѣтній часъ?.. Когда у ногъ струилась мягко Сена—
Вы слышали, какъ въ складкахъ пѣнныхъ волнъ Играли нимфы—скорбный вальсъ Шопена?
...И берегъ былъ вечернимъ вздохомъ полнъ...
Подъ ихъ напѣвъ вы спали—тамъ—въ «Hotels». И чувствовали ль Вы, что къ Вамъ въ окно:— Моя рука бросала иммортели?..
Моя любовь шептала:—«Твой—давно?..»
Павелъ Орѣшниковъ
(Фот. Ксеніи Глыбовской).
Но вскорѣ Лондонъ, какъ и Антверпенъ, какъ Гамбургъ, какъ Парижъ и Ныо-Іоркъ, по мѣрѣ того, какъ онъ ближе знакомится съ ними, проникаютъ его душу мощью своей жизни, кипучей дѣятельности, по
бѣдами человѣка въ области техники, механизмомъ всей современной культуры и цивилизаціи: онъ ихъ и воспоетъ впослѣдствіи, а пока въ ближайшей трилогіи «Les Apparus dans mes chemins», «Campagnes Nalluoinées» и «Villages Illusoire»), 1891—1893 гг, онъ рисуетъ жизнь деревпи и въ ней ищетъ символовъ героизма, возвышеннаго, божественнаго.
Поэтъ находитъ ихъ не въ рыцаряхъ, палладинахъ, гарцующихъ на своихъ борзыхъ копяхъ, а въ простыхъ деревенскихъ жителяхъ, сред
нихъ людяхъ, ремесленникахъ... Эмиль Вергарнъ представляетъ полную противоположность, напримѣръ, Анри де Ренье, Вагнеру и приближается къ новѣйшей тенденціи реалистовъ и натуралистовъ (Зола, Толстой), оставаясь въ то же время вѣрнымъ традиціи Рембрандта и др.
Вергарнъ женился въ 1890 г. и съ женою продолжалъ свои путешествія въ Германію, Испанію, гдѣ его другъ художникъ Дарій Регойосъ познакомилъ его со всѣмъ народнымъ складомъ жизни современной Испаніи въ лицѣ крестьянъ, погонщиковъ, торреадоровъ и т. п.
И вотъ появляются одинъ за другимъ три шедевра, которые устанав„Entrez!“ Борисъ Григорьевъ.
Выставка „Міръ
ливаютъ окончательно физіономію и въ то же время славу «великаго поэта», какимъ въ нихъ Вергарнъ дѣйствительно является: «Les Villes tentaculaires», «Les Visages delà vie» и «Les Forces Tumultueuses» (1902— 1905).
Здѣсь уже Вергарнъ сознаетъ агонію стараго міра и расцвѣтъ и мощь побѣдившаго его новаго. Ему уже жизнь не представляется мракомъ, рыданіемъ, смертью. Постепенная медленная, но вѣрная побѣда человѣческаго генія и творчества исполняетъ его бодростью, радостью, счастіемъ: —
Je marche avec l’orgueil d’aimer l’air et la terre D’etre immense et d’etre fou Et de meler le monde et tout
A cet enivrement de vie élémentaire.
(Я шествую въ гордомъ сознаніи, что воздухъ люблю я к землю, Что я необъятенъ, безуменъ,
Что міръ весь—и все съ нимъ—объемлю
Въ своемъ упоеніи жизнью.) (Forces Tumultueuses).
А эти четыре стиха—взятые наугадъ—изъ «Villes Tentaculaires развѣ не рисуютъ, съ одной стороны грань, которая по мысли поэта легла между старымъ и новымъ міромъ, а, съ другой, настроенія и кругозоръ самого Вергарна:
Et les vitraux, grands de siècles agenouillés
Devant le Christ, avec leurs papes iinmoutiles
Et leurs martyrs et leurs héros, semblent trembler Au bruit d un train loin sur la ville?
Ha-дняхъ въ петербургскомъ литературномъ обществѣ нѣкоторые литераторы признавали, что современная демократія и новыя формы и устои жизни не даютъ достаточныхъ элементовъ вдохновенія, творчества и художественнаго экстаза.
Они не зпаютъ или проглядѣли Вергарна.
Не даромъ одинъ изъ лучшихъ его біографовъ, Леонъ Блзальжеттъ, говоритъ о немъ:
«О, поэзія эпохи машинъ и народныхъ толпъ, эры блестящаго «безобразія» (laideur)—какъ мало еще ее чувствуютъ и какъ мало людей
имѣетъ силу ее выразить. Но придетъ день, когда поэты—истинные— намъ скажутъ, выявивъ эмоціи, которыя насъ охватываютъ при видѣ движущагося локомотива или парохода, намъ скажутъ эту новую стран
ную красоту, заключающуюся и въ линотипіи или въ другомъ чудесномъ инструментѣ. Слава Вергарна между прочимъ въ томъ, что онъ ввелъ въ искусство эту огромную живучесть, которою сейчасъ трепещетъ пла
нета, дымящая изъ всѣхъ усѣявшихъ ее фабричныхъ кратеровъ, онъ сумѣлъ при помощи адекватнаго искусства выразить смятеніе и гигант
скій порывъ человѣчества, охваченнаго движеніемъ къ объявленію и строющаго основу новой болѣе обширной и болѣе освѣщенной обители для будущаго человѣка. Это поистинѣ циклопическая работа имѣетъ именно въ немъ своего пѣвца на нашемъ языкѣ: ея кризисы, ея натиски, ея страхи и ея надежды нашли въ немъ свои голоса. Его искусство про
низано тѣми же электричествами, которыя изъ конца въ конецъ земли расцвѣтаютъ въ «новыхъ чудесахъ». Онъ не обманулъ своего вѣка. И поднимающемуся человѣчеству онъ предложилъ достойное его искусство!»
Вергарнъ, никогда не позировавшій, работавшій и росшій вмѣстѣ съ своимъ творчествомъ среди появлявшихся однихъ за другими твореній, отходилъ все болѣе и болѣе отъ «католическаго» пониманія человѣ
ческой жизни и ея смысла, приближаясь все болѣе и болѣе, какъ мы уже видѣли, къ культу радости бытія, къ культурѣ энтузіазма.
Культурѣ энтузіазма, которымъ проникнутъ его духъ и все его существо, поэтъ и посвятилъ свою лекцію, которую онъ прочиталъ въ Петербургѣ, а потомъ повторитъ въ Москвѣ, Варшавѣ и Кіевѣ.
Е Семеновъ.
ПИСЬМО.
Отъ поцѣлуевъ—сумеречныхъ, блеклыхъ— Росы и зноя каждый мертвый разъ—
Вы видѣли, какъ расцвѣтаютъ въ стеклахъ— Пунцово розы въ поздній, лѣтній часъ?.. Когда у ногъ струилась мягко Сена—
Вы слышали, какъ въ складкахъ пѣнныхъ волнъ Играли нимфы—скорбный вальсъ Шопена?
...И берегъ былъ вечернимъ вздохомъ полнъ...
Подъ ихъ напѣвъ вы спали—тамъ—въ «Hotels». И чувствовали ль Вы, что къ Вамъ въ окно:— Моя рука бросала иммортели?..
Моя любовь шептала:—«Твой—давно?..»
Павелъ Орѣшниковъ
(Фот. Ксеніи Глыбовской).