пошлыми и отсталыми, въ другомъ еще жарко оспариваются, чтб у однихъ признается недостаточнымъ и слабымъ, то другимъ кажется слишкомъ рѣзкимъ и смѣлымъ, и. т. п. Что падаетъ, что побѣждаетъ, что начинаетъ водворяться и преобладать въ нравственной жизни общества, на это у насъ нѣтъ другого показателя, кромѣ литературы, и пре
имущественно художественныхъ ея произведеній. Писательхудожникъ, не заботясь ни о какихъ общихъ заключеніяхъ относительно состоянія общественной мысли и нравствен
ности, всегда умѣетъ однакоже уловить ихъ существеннѣйшія черты, ярко освѣтить и прямо поставить ихъ передъ глазами людей размышляющихъ. Вотъ почему и полагаемъ мы, что какъ скоро въ писателѣ-художникѣ признается талантъ, то-есть умѣнье чувствовать и изображать жиз
ненную правду явленій, то, уже въ силу этого самаго признанія, произведенія его даютъ законный поводъ къ разсужденіямъ о той средѣ жизни, о той эпохѣ, которая вы
звала въ писателѣ то или другое произведете. И мѣркою для таланта писателя будетъ здѣсь то, до какой степени широко захвачена имъ жизнь, въ какой мѣрѣ прочны и многообъятны тѣ образы, которые имъ созданы.
Мы сочли нужнымъ высказать это для того, чтобы оправдать свой пріемъ—толковать о явленіяхъ самой жизни на основаніи литературнаго произведенія, не навязывая впрочемъ автору никакихъ заранѣе сочиненныхъ идей и
задачъ. Читатель видитъ, что для насъ именно тѣ произведенія и важны, въ которыхъ жизнь сказалась сама собою,
а не по заранѣе придуманной авторомъ программѣ. О «Тысячѣ Душъ», напримѣръ, мы вовсе не говорили, потому что, по нашему мнѣнію, вся общественная сторона этого романа насильно пригнана къ заранѣе сочиненной идеѣ. Стало быть, тутъ не о чемъ толковать, кромѣ того, въ какой