стояніе которыхъ отъ земли не превышаетъ 163 „свѣтовыхъ годовъ“, лежащія же за предѣлами этого разстоянія, при современномъ по
ложеніи науки, — не видимы. Но несомнѣнно такія существуютъ.—Таково же отношеніе сознательной половины души къ подсознательной, и обѣ реальны.
Вотъ въ этой темной сторонѣ души и думаютъ Метерлинкъ и Пжибышевскій найти тѣ послѣднія звенья, которыя нужны имъ для послѣдняго синтеза. Что такъ именно думаетъ Ме
терлинкъ, объ этомъ свидѣтельствуютъ его произведенія и, хотя бы, вотъ эти его слова: „Надо придавать значеніе только тому, въ чемъ мы не можемъ дать себѣ отчета, такъ какъ благо
даря именно этому, наше безсознаніе носитъ какую то неуловимую печать лучшей части нашего
существа. Рука, не принадлежащая намъ, порой стучитъ, такимъ образомъ, въ таинственныя двери инстинкта,—зачастую (можно сказать) въ двери Предопредѣленія,—въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ онѣ находятся. Отворить ихъ—немыс
лимо, но надо внимательно прислушиваться у нихъ“. Что и Пжибышевскій тѣхъ же мыслей, объ этомъ свидѣтельствуетъ помѣщенная въ „Мірѣ Искусства“ (за 1902 г. № 5—6) его статья „На путяхъ души“, и тамъ же онъ говоритъ, что къ своимъ выводамъ пришелъ совершенно самостоятельно.
Итакъ, совпаденіе исходныхъ точекъ обоихъ писателей внѣ всякаго сомнѣнія. Любовь (полъ), инстинкты, предчувствія, сны, видѣнія, явле
нія, такъ называемой, безсознательной церебраціи, вдохновеніе (экстазъ), сомнамбулизмъ, чудо—вотъ та область, откуда можно прибли
зиться къ созерцанію и познанію сущности бытія, законовъ правящихъ жизнью.
Дальнѣйшіе ихъ пути, пути анализа, пошли въ совершенно противоположныя стороны.
Одинъ сталъ прислушиваться къ вещамъ, для которыхъ у людей нѣтъ достаточно тонкаго слуха, такъ тихи онѣ, къ вещамъ, лежащимъ ниже „порога“, по терминологіи психологіи, и говорить о которыхъ можно лишь са
мымъ тихимъ шопотомъ. Другой вошелъ въ полосу такихъ бѣшенно-изступлеяныхъ фанфаръ и громовъ, что и они уже невоспріемлемы обыкновеннымъ „слуховымъ аппаратомъ“ на
шего сознанія, такъ какъ лежатъ за „высшими точками“ (по той же терминологіи), и передать
ихъ можно развѣ только во вдохновенной полнозвучной пѣснѣ.
Итакъ Метерлинкъ бралъ людей обыкновенныхъ, тихихъ, простыхъ и подводилъ ихъ къ „рубежу великой незыблемой истины, за
мораживающей и энергію, и желаніе жить“.
Тутъ облетало съ нихъ все, что въ житейской сутолокѣ мѣшало имъ прислушиваться къ глубокимъ сокровеннымъ переживаньямъ души,
сама рѣчь освобождалась отъ постороннихъ, не нужныхъ здѣсь словъ, переходя въ лепетъ, тихіе стоны и восклицанья. Въ этой тиши впервые услышалъ Метерлинкъ
И гадъ морскихъ подводный ходъ, И дольней лозы прозябанье,
та и Предопредѣленія“. Все, что онъ здѣсь услышалъ, говорило о безысходности.
Пжибышевскій шелъ инымъ путемъ. Онъ пытался изслѣдовать душу больного человѣка, злого человѣка. Онъ началъ издалека, — съ изученія демонологіи, — съ самой глубокой
древности вплоть до изслѣдованій Дю-Преля,— и кончилъ современнымъ психозомъ, переутонченными представителями высшей художественной культуры, людьми, страдающими видѣ
ніями, Schreckbildpsychos’oMB. Въ делиріяхъ боли и ужаса, чудовищныхъ экстатическихъ видѣніяхъ, покрывавшихъ собою самый крик
ливый гомонъ будничнаго, „трудового дня“, въ этихъ состояніяхъ „нагой“ души, вырвав
ныхъ синтетическихъ сужденій — пытался онъ „сорвать печати“ съ загадки бытія и жизни. И также пришелъ къ безысходности.
И теперь мы снова присутствуемъ при совпаденіи путей мысли обоихъ писателей. Оба пришли къ одному синтезу, хотя и противоположными путями.
Жизнь, говоритъ Метерлинкъ,—это „жестокая и неумолимая игра любви и смерти“. Всѣмъ распоряжается злой Рокъ, подстерегающій счастье человѣка. „Любовь, смерть и другія силы проявляютъ здѣсь нѣчто вродѣ скрытой неспра
ведливости, слѣдствія которой—страданья {такъ какъ несправедливость эта остается безъ воз
мездія) представляютъ собой быть можетъ ничто иное, какъ прихоть судьбы“.
ложеніи науки, — не видимы. Но несомнѣнно такія существуютъ.—Таково же отношеніе сознательной половины души къ подсознательной, и обѣ реальны.
Вотъ въ этой темной сторонѣ души и думаютъ Метерлинкъ и Пжибышевскій найти тѣ послѣднія звенья, которыя нужны имъ для послѣдняго синтеза. Что такъ именно думаетъ Ме
терлинкъ, объ этомъ свидѣтельствуютъ его произведенія и, хотя бы, вотъ эти его слова: „Надо придавать значеніе только тому, въ чемъ мы не можемъ дать себѣ отчета, такъ какъ благо
даря именно этому, наше безсознаніе носитъ какую то неуловимую печать лучшей части нашего
существа. Рука, не принадлежащая намъ, порой стучитъ, такимъ образомъ, въ таинственныя двери инстинкта,—зачастую (можно сказать) въ двери Предопредѣленія,—въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ онѣ находятся. Отворить ихъ—немыс
лимо, но надо внимательно прислушиваться у нихъ“. Что и Пжибышевскій тѣхъ же мыслей, объ этомъ свидѣтельствуетъ помѣщенная въ „Мірѣ Искусства“ (за 1902 г. № 5—6) его статья „На путяхъ души“, и тамъ же онъ говоритъ, что къ своимъ выводамъ пришелъ совершенно самостоятельно.
Итакъ, совпаденіе исходныхъ точекъ обоихъ писателей внѣ всякаго сомнѣнія. Любовь (полъ), инстинкты, предчувствія, сны, видѣнія, явле
нія, такъ называемой, безсознательной церебраціи, вдохновеніе (экстазъ), сомнамбулизмъ, чудо—вотъ та область, откуда можно прибли
зиться къ созерцанію и познанію сущности бытія, законовъ правящихъ жизнью.
Дальнѣйшіе ихъ пути, пути анализа, пошли въ совершенно противоположныя стороны.
Одинъ сталъ прислушиваться къ вещамъ, для которыхъ у людей нѣтъ достаточно тонкаго слуха, такъ тихи онѣ, къ вещамъ, лежащимъ ниже „порога“, по терминологіи психологіи, и говорить о которыхъ можно лишь са
мымъ тихимъ шопотомъ. Другой вошелъ въ полосу такихъ бѣшенно-изступлеяныхъ фанфаръ и громовъ, что и они уже невоспріемлемы обыкновеннымъ „слуховымъ аппаратомъ“ на
шего сознанія, такъ какъ лежатъ за „высшими точками“ (по той же терминологіи), и передать
ихъ можно развѣ только во вдохновенной полнозвучной пѣснѣ.
Итакъ Метерлинкъ бралъ людей обыкновенныхъ, тихихъ, простыхъ и подводилъ ихъ къ „рубежу великой незыблемой истины, за
мораживающей и энергію, и желаніе жить“.
Тутъ облетало съ нихъ все, что въ житейской сутолокѣ мѣшало имъ прислушиваться къ глубокимъ сокровеннымъ переживаньямъ души,
сама рѣчь освобождалась отъ постороннихъ, не нужныхъ здѣсь словъ, переходя въ лепетъ, тихіе стоны и восклицанья. Въ этой тиши впервые услышалъ Метерлинкъ
И гадъ морскихъ подводный ходъ, И дольней лозы прозябанье,
въ ней увидѣлъ онъ, какъ близко, другъ около друга, находятся „таинственныя двери инстинк
та и Предопредѣленія“. Все, что онъ здѣсь услышалъ, говорило о безысходности.
Пжибышевскій шелъ инымъ путемъ. Онъ пытался изслѣдовать душу больного человѣка, злого человѣка. Онъ началъ издалека, — съ изученія демонологіи, — съ самой глубокой
древности вплоть до изслѣдованій Дю-Преля,— и кончилъ современнымъ психозомъ, переутонченными представителями высшей художественной культуры, людьми, страдающими видѣ
ніями, Schreckbildpsychos’oMB. Въ делиріяхъ боли и ужаса, чудовищныхъ экстатическихъ видѣніяхъ, покрывавшихъ собою самый крик
ливый гомонъ будничнаго, „трудового дня“, въ этихъ состояніяхъ „нагой“ души, вырвав
шейся изъ тѣснаго кольца трехъ измѣреній, пространства и времени, пяти чувствъ, апріор
ныхъ синтетическихъ сужденій — пытался онъ „сорвать печати“ съ загадки бытія и жизни. И также пришелъ къ безысходности.
И теперь мы снова присутствуемъ при совпаденіи путей мысли обоихъ писателей. Оба пришли къ одному синтезу, хотя и противоположными путями.
Жизнь, говоритъ Метерлинкъ,—это „жестокая и неумолимая игра любви и смерти“. Всѣмъ распоряжается злой Рокъ, подстерегающій счастье человѣка. „Любовь, смерть и другія силы проявляютъ здѣсь нѣчто вродѣ скрытой неспра
ведливости, слѣдствія которой—страданья {такъ какъ несправедливость эта остается безъ воз
мездія) представляютъ собой быть можетъ ничто иное, какъ прихоть судьбы“.