У Платона душа безсмертна и нерушима. Она пребываетъ въ лонѣ вѣчности, „гдѣ покоилась до жизни Господнимъ сномъ“, тамъ „созерцаетъ“ она „идеи“, наслаждаясь красотой совершеннаго познанія. Но повергаемая невѣдо
мой силой на землю,—воплощается, лишенная памяти о своемъ совершенномъ предсущество
ваніи. На землѣ она даже не гостья, а узница, Темница тѣсна и узка, и мрачна. Въ этомъ мракѣ безсознанія—она жалкая и безпомощная игрушка злыхъ и враждебныхъ силъ.
Этотъ взглядъ на душу полностью принялъ и развилъ въ своихъ произведеніяхъ Ст. ІІжибышевскій, а философски обосновалъ его въ упомянутыхъ уже „На путяхъ души“.
На эту же точку зрѣнія сталъ и Метерлинкъ, въ „Слѣпыхъ“. Всѣ двѣнадцать слѣпыхъ по
пали на островъ, гдѣ они пребываютъ, извнѣ. Безграничное, безконечное море выкинуло ихъ сюда на своихъ корабляхъ. Острова никто не знаетъ, такъ какъ всѣ явились на него уже слѣпыми. Безъ воспоминаній, безъ желаній (кромѣ желанія вернуться въ убѣжище) всѣ они одержимы только страхомъ. И лишь одна, среди нихъ, не можетъ забыть, что она видѣла свѣтъ, тоскуетъ по немъ, и въ этомъ напряженіи кажется ей, будто вотъ-вотъ настанетъ прозрѣніе. Но въ послѣднюю минуту является Смерть: душа, самое большее, можетъ вспомнить о своей пра-родинѣ, порываясь къ ней всѣми силами, — можетъ я-овидѣть ее, но видѣть ее не дано на землѣ. Какъ одинъ
Ангелъ принесъ ее „для міра печали и слезъ“, такъ другой, Ангелъ Смерти, долженъ снова от
нести ее въ колыбель вѣчности. Мотивъ очень близкій поэзіи Ѳ. Сологуба, и у него Смерть говоритъ:
Слабѣютъ яростныя стрѣлы
Земныхъ страстей.
Сомкни глаза.—Близки предѣлы
Твоихъ путей.
Не обману тебя, больного, —
Утѣшься, вѣрь, — Изъ заточенія земного
Открою дверь.
Въ твоей таинственной отчизнѣ,
Въ краю святомъ,
Гдѣ ты покоился до жизни
Господнимъ сномъ,
Гдѣ умираютъ злые шумы
Земныхъ тревогъ, — Исполнивъ творческія думы, Почіѳтъ Богъ.
И когда душа встрѣтитъ здѣсь, на землѣ, другую, которую любила въ своемъ совершенномъ бытіи, съ которой „пила нектаръ вѣчно
сти“, она узнаетъ ее тотчасъ и возгорится къ ней отраженной любовью. Гіальмаръ и принцесса Маленъ видятся только разъ, и то мель
комъ, Мелеандръ и Аглавена—тоже, но этого уже достаточно, чтобы души признали одна другую и породнились навѣкъ. И вотъ тутъ то, на пути этихъ страстно другъ къ другу стремящихся душъ, встаетъ Рокъ, Предопредѣле
ніе, не дающее имъ соединиться. И снова Смерть является избавительницей.
У ІІжибышевскаго этотъ мотивъ выраженъ сильнѣе и ярче, чѣмъ у Метерлинка. Онъ именно такъ и описываетъ рожденіе любви.
* *
Итакъ, души послѣ своего воплощенія не помнятъ о своей прежней жизни, онѣ „спятъ“ на землѣ. Въ мірѣ явленій, онѣ — словно не
вмѣняемыя, словно сомнамбулы. Но вдругъ что нибудь такъ поразитъ ихъ взглядъ, такъ западетъ въ нихъ, что какъ бы разбудитъ, и бѣгу
щій въ каждой изъ нихъ извѣчный родникъ выбьетъ наружу: это пробужденіе—пробужденіе тоски. Поразившій предметъ вызвалъ ассоціацію чего то сходнаго, болѣе совершеннаго, родного. Душа начинаетъ „вспоминать“ (анамнезисъ). Въ ней подымается то, что Платонъ назвалъ Эросомъ, Достоевскій „священной тоской“ (въ Бѣсахъ), а Пжибышевскій Тоской (Sehnsucht).
Душа стремится вернуться въ свое пра-лоно изъ него-же она изошла, стремится къ первосущности, которую созерцала когда то, въ лу
чахъ которой жила: къ Благу (Красота, Добро, Справедливость).
Отмѣтивъ мимоходомъ эту тоску въ „Слѣпыхъ , Метерлинкъ обозначилъ ее опредѣленнѣе въ „Аглавенѣ и Селизеттѣ“. H. М. Мин
скій озаглавилъ свой переводъ этой драмы „Трагедіей Любви“. Памъ кажется, ее можно назвать и „Трагедіей Эроса“.
Аглавена—не только живое, реальное лицо, но и симвомъ того Эроса, той „священной тоски“, которая воскрилила дущу Мелеандра. Отсюда
этотъ постоянный мотивъ Красоты, эта жажда красоты въ рѣчахъ Мелеандра и Аглавены (реальнаго лица). Душа Селизетты — спала, но когда поднялась въ Мелеандрѣ тоска по утра
мой силой на землю,—воплощается, лишенная памяти о своемъ совершенномъ предсущество
ваніи. На землѣ она даже не гостья, а узница, Темница тѣсна и узка, и мрачна. Въ этомъ мракѣ безсознанія—она жалкая и безпомощная игрушка злыхъ и враждебныхъ силъ.
Этотъ взглядъ на душу полностью принялъ и развилъ въ своихъ произведеніяхъ Ст. ІІжибышевскій, а философски обосновалъ его въ упомянутыхъ уже „На путяхъ души“.
На эту же точку зрѣнія сталъ и Метерлинкъ, въ „Слѣпыхъ“. Всѣ двѣнадцать слѣпыхъ по
пали на островъ, гдѣ они пребываютъ, извнѣ. Безграничное, безконечное море выкинуло ихъ сюда на своихъ корабляхъ. Острова никто не знаетъ, такъ какъ всѣ явились на него уже слѣпыми. Безъ воспоминаній, безъ желаній (кромѣ желанія вернуться въ убѣжище) всѣ они одержимы только страхомъ. И лишь одна, среди нихъ, не можетъ забыть, что она видѣла свѣтъ, тоскуетъ по немъ, и въ этомъ напряженіи кажется ей, будто вотъ-вотъ настанетъ прозрѣніе. Но въ послѣднюю минуту является Смерть: душа, самое большее, можетъ вспомнить о своей пра-родинѣ, порываясь къ ней всѣми силами, — можетъ я-овидѣть ее, но видѣть ее не дано на землѣ. Какъ одинъ
Ангелъ принесъ ее „для міра печали и слезъ“, такъ другой, Ангелъ Смерти, долженъ снова от
нести ее въ колыбель вѣчности. Мотивъ очень близкій поэзіи Ѳ. Сологуба, и у него Смерть говоритъ:
Слабѣютъ яростныя стрѣлы
Земныхъ страстей.
Сомкни глаза.—Близки предѣлы
Твоихъ путей.
Не обману тебя, больного, —
Утѣшься, вѣрь, — Изъ заточенія земного
Открою дверь.
Въ твоей таинственной отчизнѣ,
Въ краю святомъ,
Гдѣ ты покоился до жизни
Господнимъ сномъ,
Гдѣ умираютъ злые шумы
Земныхъ тревогъ, — Исполнивъ творческія думы, Почіѳтъ Богъ.
И когда душа встрѣтитъ здѣсь, на землѣ, другую, которую любила въ своемъ совершенномъ бытіи, съ которой „пила нектаръ вѣчно
сти“, она узнаетъ ее тотчасъ и возгорится къ ней отраженной любовью. Гіальмаръ и принцесса Маленъ видятся только разъ, и то мель
комъ, Мелеандръ и Аглавена—тоже, но этого уже достаточно, чтобы души признали одна другую и породнились навѣкъ. И вотъ тутъ то, на пути этихъ страстно другъ къ другу стремящихся душъ, встаетъ Рокъ, Предопредѣле
ніе, не дающее имъ соединиться. И снова Смерть является избавительницей.
У ІІжибышевскаго этотъ мотивъ выраженъ сильнѣе и ярче, чѣмъ у Метерлинка. Онъ именно такъ и описываетъ рожденіе любви.
* *
Итакъ, души послѣ своего воплощенія не помнятъ о своей прежней жизни, онѣ „спятъ“ на землѣ. Въ мірѣ явленій, онѣ — словно не
вмѣняемыя, словно сомнамбулы. Но вдругъ что нибудь такъ поразитъ ихъ взглядъ, такъ западетъ въ нихъ, что какъ бы разбудитъ, и бѣгу
щій въ каждой изъ нихъ извѣчный родникъ выбьетъ наружу: это пробужденіе—пробужденіе тоски. Поразившій предметъ вызвалъ ассоціацію чего то сходнаго, болѣе совершеннаго, родного. Душа начинаетъ „вспоминать“ (анамнезисъ). Въ ней подымается то, что Платонъ назвалъ Эросомъ, Достоевскій „священной тоской“ (въ Бѣсахъ), а Пжибышевскій Тоской (Sehnsucht).
Душа стремится вернуться въ свое пра-лоно изъ него-же она изошла, стремится къ первосущности, которую созерцала когда то, въ лу
чахъ которой жила: къ Благу (Красота, Добро, Справедливость).
Отмѣтивъ мимоходомъ эту тоску въ „Слѣпыхъ , Метерлинкъ обозначилъ ее опредѣленнѣе въ „Аглавенѣ и Селизеттѣ“. H. М. Мин
скій озаглавилъ свой переводъ этой драмы „Трагедіей Любви“. Памъ кажется, ее можно назвать и „Трагедіей Эроса“.
Аглавена—не только живое, реальное лицо, но и симвомъ того Эроса, той „священной тоски“, которая воскрилила дущу Мелеандра. Отсюда
этотъ постоянный мотивъ Красоты, эта жажда красоты въ рѣчахъ Мелеандра и Аглавены (реальнаго лица). Душа Селизетты — спала, но когда поднялась въ Мелеандрѣ тоска по утра