ченной „таинственной отчизнѣ“, она сообщилась и ей. Аглавена (Эросъ, тоска) „разбудила“ душу Селизетты.

О! Селизетта ближе къ своей пра-отчизнѣ, чѣмъ Мелеандръ и его подруга! Но царство

Добра, Красоты — ие отъ міра сего. И снова Смерть.

Мы не приводимъ выдержекъ изъ драмы, за недостаткомъ мѣста, но выдержекъ, подтвер

ждающихъ такое пониманіе, можно бы сдѣлать достаточно. О Пжибышевскомъ же скажемъ только, что онъ вдохновенный пѣвецъ этой То

ски. Самыя его произведенія суть плодъ такой тоски, вдохновенія (потому что тоска, Эросъ— это вдохновеніе, восторгъ, изступленіе. См. „Федръ“).
* *

*

Остается сказать теперь о переводѣ метерлпнковскихъ драмъ. Никогда еще не доводилось читать намъ такого злостнаго перевода. Это — просто — убить автора на мѣстѣ! Произвольные пропуски, вставки, перевиранья, грубое непони
маніе духа автора, незнаніе французской рѣчи, крикливопридурковатый ’ тонъ русской — вотъ, что преподнесъ намъ г. В. М. Саблинъ, онъ-же и переводчикъ.
Все можно простить, но искаженій духа и замысловъ автора—нельзя. Г. Саблинъ пытался было сообщить рѣчи простолюдиновъ — народ
ный характеръ! Но, къ счастью, трудъ оказался переводчику не подъ силу, не то былъ бы у насъ еще лучшій Метерлинкъ. Восклицанія ОЫ, Ah! г. Саблинъ всюду почти переводитъ, Ой! Ай! А вотъ образчикъ „метерлинковскаго“
діалога. Вопр.: Что это за башня на этомъ пригоркѣ?—Отв.: Говорятъ, это старая вѣтреная мельница. Или: какой у нея взглядъ! Какъ будто попадаешь въ каналъ свѣжей воды!
Не понимаемъ, почему г. Саблинъ не могъ обратиться, напримѣръ, къ H. М. Минскому, издавшему въ своемъ переводѣ три вещи Ме
терлинка; наконецъ, къ кому нибудь лучше его знающему Метерлинка и успѣшнѣе его справляющемуся съ русской рѣчью.
Хорошо переведена только „Аглавена и Селизетта“ г-жей В. Н. Сомовой. Но если она справилась съ прозой, то совершенно погубила пѣсенку, которую поетъ Селизетта. Что изъ ея перевода получилось, свидѣтельствуетъ хотя бы
послѣдняя строфа: „И умерла она, Ея я сердце знала (!!!). И умерла она, Хотя не умирала...“ Et j’ai vu la mort (J’entendis son âme). Et j’ai vu la mort, Qui l’attend encore... Надо было помѣстить стихотвореніе не переводя, но г-жа Сомова захо
тѣла и риѳмы передать. А у Метерлинка и не риѳмы, а ассонансы (sortit-souri; rentra-là; mortencore).
То же самое случилось и въ „Аріанѣ“, съ переводчицей 0. Соловьевой.
В. Перемиловскій. ПИСЬМО ИЗЪ ПАРИЖА.
Для искусства 19-го столѣтія Салоны едвали сдѣлали что нибудь. По крайней мѣрѣ можно съ увѣренностью сказать, что всѣ значитель

нѣйшія проявленія его за послѣднюю четверть столѣтія прошли мимо нихъ. За этотъ проме

жутокъ времени Салоны не поддержали ни одной новой, смѣлой, значительной манифеста
ціи. Въ 1865 году не былъ принятъ извѣстный бюстъ „au nez cassé“ Rodin; навсегда памятны
9 послѣдовательныхъ отказовъ принять Риvis’a,—9 лѣтъ молчаливой, упорной борьбы; вся жизнь Ed. Manet— жизнь громогласной, блестящей борьбы.
Не смотря на ничтожные въ своемъ подавляющемъ изобиліи, каждый годъ возрож
дающіеся, базары мѣщанскаго искусства, искусство продолжало проявлять ту жизнь, въ которой общество отказывало ему. Ка
кое искусство можетъ поддержать наша демократическая эпоха, гдѣ всѣ вкусы сходятся въ дешевомъ и удобномъ, въ доступномъ всѣмъ, гдѣ личность артиста сводится на возможно меньшее, если не вполнѣ ни
чтожное? Въ громадной, могучей и сложной машинѣ нашей соціальной жизни нѣтъ ни од
ной малѣйшей частицы, нѣтъ ни одного винта, которымъ управлялъ-бы, наравнѣ съ другими, артистъ. La société des artistes indépendants,
весь импрессіонизмъ, всѣ эти многочисленныя маленькія expositions на rue Laffitte и rue Le Peletier,—что это, какъ не безнадежная, нерав