пѣсенъ, отличавшихся странностью гармоническаго сопровожденія и дѣланнымъ архаизмомъ я съ сочиненіями этого композитора былъ знакомъ лишь по отзывамъ иностранной музыкаль
ной критики, признающей въ Регерѣ одного изъ самыхъ крайнихъ индивидуалистовъ, зани

мающаго среди современныхъ германскихъ ком

позиторовъ совершенно обособленное положеніе. При этомъ, тою же критикою всегда указыва
лось, какъ на нѣчто совсѣмъ необычайное, на преданность Регера принципамъ абсолютной музыки, на отрицаніе имъ всякихъ вспомогатель
ныхъ средствъ, въ видѣ литературныхъ или идейныхъ подкладокъ, въ музыкальномъ твор

чествѣ и, наконецъ, на то, что, отдавшись всецѣло сочиненію камерной и органной контра

пунктической музыки, Регеръ будто-бы мечтаетъ о возрожденіи значенія строгаго полифониче
скаго письма, какъ единственно достойнаго средства для выраженія современной музыкальной мысли. Такая своеобразная рекомен
дація разумѣется не могла не пробудить во мнѣ живѣйшаго интереса къ названному ком
позитору. Поэтому, порадовавшись благому случаю, дававшему мнѣ возможность за одинъ присѣетъ прослушать полдюжины Регеровскихъ сочиненій, я не только твердо рѣшилъ посвятить вечеръ этому рѣдкому эстетическому на
слажденію, но, на бѣду свою, уговорилъ и моихъ спутниковъ, двухъ ни въ чемъ неповинныхъ художниковъ изъ Петербурга, отправиться со мною на „замѣчательный“ и „невѣроятный по интересу“ концертъ.
Въ церковь мы прибыли еще до начала концерта и, заплативъ за входъ по 10 пфениговъ, включительно съ программой, усѣлись на ду
бовую скамью въ предвкушеніи божественныхъ звуковъ. Концертъ начался съ фантазіи и фуги для органа на безсмертныя литеры В—А—С —Н. Фантазія, написанная въ свободномъ полифо
ническомъ стилѣ, уже послѣ первыхъ тактовъ обнаруживаетъ серьезный и оригинальный характеръ композиціи. Начало импозантно и ве
личаво просто. Спокойно и грузно изъ голоса въ голосъ перебирается четырехнотная главная тема, вызывая въ своемъ развитіи удивительно красивыя сплетенія, переходящія мало по мало въ сплошную и густую ткань изъ имитацій и контрапунктическихъ движеній и противодвиженій.
Все это пока, хотя и сложно и мѣстами далеко отъ благозвучія, встрѣчаемаго въ сочиненіяхъ г. Аренскаго, слушается съ интере
сомъ и вполнѣ постижимо для музыкально раз
витаго уха. Но, вмѣстѣ съ разработкою, ходъ композиціи становится все капризнѣе и непо
нятнѣе, полифонія достигаетъ чудовищной сложности, а мѣняющіяся съ каждымъ тактомъ тональности въ модуляціяхъ, нисколько не за
ботящихся о степени родства, вызываютъ у слушателя тревожное чувство неувѣренности, которое наконецъ подъ вліяніемъ неистоваго grand jeu органа переходитъ въ какой-то бо
лѣзненный страхъ. Словно боишься затеряться и на вѣки застрять въ развертывающемся предъ ушами звуковомъ лабиринтѣ. Но такъ какъ всему на свѣтѣ наступаетъ конецъ, то и органная фантазія Регера, хотя и далеко перешагнувшая черезъ предѣлы, когда - то положенные Бахомъ, должна была кончиться. Еще одинъ низвергающійся хроматическій по
токъ, еще нѣсколько кровожадныхъ взрывовъ модуляціоннаго бѣшенства... und das grausame Spiel hat ein Ende. Заключительные аккорды фантазіи звучали неожиданно ласково и примиряюще.

Прослушавъ затѣмъ фугу, написанную въ такомъ же грандіозномъ масштабѣ, я пришелъ къ убѣжденію, что Регеръ обладаетъ порази

тельнымъ богатствомъ звуковой рѣчи и, что, если рѣчь эта не всегда мнѣ была понятна, а временами казалась хаотичной, причину этому я скорѣе всего готовъ приписать трудности слѣдить за развитіемъ такого сложнаго много
голоснаго произведенія, слушая его въ первый разъ и не имѣя въ рукахъ партитуры, да къ тому же при исполненіи на инструментѣ, который своимъ мощнымъ голосомъ такъ часто поглощаетъ музыкальную сущность композиціи.
Исполненные за тѣмъ на органѣ же канонъ и прелюдія не представляли особеннаго интереса, за то послѣдовавшая за ними длиннѣйшая органная фантазія на извѣстный проте
стантскій хоралъ: Eine feste Burg своими прямо невѣроятными контрапунктическими, гармоническими, ритмическими и динамическими смѣ
лостями снова повергла меня въ изумленіе, а моихъ несчастныхъ спутниковъ въ глубокое уныніе. Предѣлу ихъ испытанію, однако, и по окончаніи этой безконечной фантазіи не суждено